Михаил Ланцов - Полковник империи [СИ]

1916 год, 7 мая. Штормград [6] Максим переименовал Штеттин в Штормград, так как ему не понравилось это неблагозвучное название города. Тем более, что название города этимологически восходило к древнему славянскому названию репейника и выглядело еще более неудачно. Вот он и сделал себе приятно – переименовав столицу собственного Великого княжества.

Тихо и без привлечения к делу внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полке было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.

Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально – чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационных. Все-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом – Ренненкампфом в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде – инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.

— Ну и кашу мы с вами заварили, — усмехнувшись, произнес Ренненкампф, вроде как здороваясь.

— Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.

— Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с легкой подачи Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.

— ЧЕГО?! — ошалело воскликнул Меншиков.

— Успокойтесь Максим Иванович, — усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. — Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот – прорвало. Вашими стараниями, к слову.

— Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?

— Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкалось на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть великих князей в том немало способствовали.

— Это мне известно, — кивнул Максим.

— Ваш рейд в Восточной Пруссии получил эффект лавины. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того, как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лег на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных положением дел. С другой – великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.

— Его сделали обычным козлом отпущения, — кивнул Меншиков.

— Да, — кивнул Павел Карлович. — И громче всех требовали расправы те, кто сам же и участвовал в тех делах, которые вменили Владимиру Александровичу в вину. Сняли. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина ведь уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать свое мнение. Ведь вон – сам главнокомандующий их поддерживает. Но это все оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…

— После которого прошла чистка, — задумчиво отметил Максим Иванович.

— Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.

— Поляризоваться, — не думая брякнул Меншиков.

— Что, простите?

— Этот процесс называет поляризация.

— Хм. Пусть так, — немного удивленно глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил. — Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного — «старой». После того как начались переводы и ротации я постарался взять это все под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашел. Он не видел в том проблемы.

— Говорили с Ивановым?

— Да. Но все также – безрезультатно.

— Предсказуемо, — горько усмехнулся Максим. — В чем выражается это противостояние?

— Первыми звоночками стало поведение Алексея Алексеевича при моем наступлении в Чехии. Он ведь специально затянул. Ему ведь даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке, сохранив тяжелое вооружение. Я доложил об этом императору, но…

— Он ничего сделать и не сможет, — перебил Ренненкампфа Меншиков.

— Почему?

— Павел Карлович, а что он может сделать? Вот серьезно? Погрозить Брусилову пальчиком? М-да. Как не вовремя все это. Разведка ничего не показала интересного?

— Нет, — покачал головой генерал.

А Максим Иванович призадумался. О «Брусиловском прорыве» слышали, наверное, все. Его традиционно считают самым значимым успехом русского оружия в годы Первой мировой войны. Но все, как обычно, оказалось не так однозначно.

Алексей Алексеевич Брусилов был самым типичным генералом-февралистом. То есть, противником империи и сторонником республиканских, революционных преобразований. Он оказался одним из тех столпов, на которых стояла Февральская революция. Без его деятельной поддержки ее бы просто не получилось. Да и с Октябрем он оказался на короткой ноге. Например, в 1919 году его сын добровольно вступил в РККА, получив под свою руку целый полк [7] Алексей Алексеевич Брусилов младший прокомандовал полком РККА недолго. Попал в плен к «дроздовцам» и был повешен. . Сразу. Вот так взять и дать генеральскому сыночку целый полк? Странно, но ладно. Однако в 1920 году отец последовал за отпрыском. И не просто так, а начав активно агитировать офицеров вступать в РККА. Именно он выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия…

Тот еще субчик.

Почему он так поступал? Сложно сказать. Правление Николая II отличалось не самой здравой внешней и внутренней политикой. Был ли Брусилов чем-то недоволен или стремился к какой-то лично выгоде? Неизвестно. Но факт есть факт. Предал. Его телеграмма с поддержкой отречения была очень тяжелым ударом для императора. Она показала, что опереться на войска самого сильного и значимого Юго-Западного фронта для подавления бунта монарх не может. Конечно, Брусилов был не единственным в партии изменников. Но поддержи он императора в тот момент – всей той кровавой каши могло и не закрутиться. По сути он выступил соломинкой, сломавшей хребет верблюду.