Михаил Ланцов - Полковник империи [СИ]

Мог ли он так поступать? Конечно мог, хотя это и выглядело фарсом. Более того, был немаловажный момент с его личным международным положением. После того как он захватил в плен Виктора Эммануила и декларировал от его имени выход Италии из войны на стороне Центральных держав с переходом на сторону Антанты, той пришлось спешно и срочно подтверждать его полномочия. Чтобы не терять момент. Ведь проволочка могла позволить австро-венгерским войскам отойти с границы. Поэтому, декларируя низложение королевства Италия, Максим фактически говорил устами особо уполномоченного от всех стран Антанты для проведения переговоров с этим королевством.

Что же до постов, которые он так лихо раздавал, то тут все еще проще. У новообразованного государства не было ни правовой системы, ни суверена, поэтому вступал в силу фактор социального договора. То есть, если большинство согласно с предложением или не может возразить, то так оно и будет. Впрочем, рисковать и проверять на практике эту теорию Максим не стал, назначая на командные посты в ключевых магистратах тех, кто и так по факту обладал реальной властью в этом направлении. Он ведь не зря заезжал в госпитали. Слушал, спрашивал, мотал на ус. Ведь заигрывать с возрождением империи он решил еще в Мюнхене и времени для поверхностного изучения вопроса у него хватало.

Бенедикта XV он также не забыл, назначив Верховным понтификом Римской империи. Выборы же монарха предложил отложить до конца войны, через всенародный референдум…

А журналисты-то записывали. Тщательно и кропотливо. И это было хорошо, потому что уже через два-три часа вся Италия будет знать о том, что произошло. Примет ли она эти преобразования? Неизвестно. Но шуму будет до небес. И просто так это уже будет не остановить. Многие свяжут возрождение Римской империи с легитимацией претензий на австрийские земли. Это несложно. Да и король был весьма непопулярен в народе.

И тут кашлянул Бенито, привлекая к себе внимание. Он стоял рядом, и он тоже хотел должность в магистрате. А Максим его «забыл».

— Ах да, чуть не забыл! — нарочито наигранно хлопнул себя по лбу Меншиков. — Друзья, осталось наградить настоящего героя Италии. Человека, который при приближении неприятеля побежал к нему, дабы предложить свои услуги, предавая присягу, данную перед лицом Господа Бога. Человека, который, увлеченный собственными сиюминутными интересами предал свою Родину, свой народ, свою партию и своего короля. Человека, который срывал подготовку Рима к обороне. Человека, который указал, куда бежал его король. Человека, который поддавшись примитивной лести отринул ценности своей партии. Человека, который ради своих амбиций и жажды власти возжелал положить на кровавый алтарь весь свой народ…

И чем больше говорил Максим, тем большая тишина устанавливалась в зале. Когда же он замолчал – показалось, что только напряженное дыхание толпы людей и биение их сердец – единственный источник хоть какого-то звука. Где-то в зале пустили газы, что оказалось отчетливо слышно в этот момент.

— Да, вы правы, — произнес Меншиков и плавным движением развернувшись к дуче, он выхватил пистолет и направил стволом Бенито прямо промеж глаз. — Вот ваша награда, друг мой, — произнес он и выстрелил.

И тело дуче упало навзничь, как подкошенное, обрызгав кровью кого-то из его ближайших спутников. Пару раз дернулось и затихло. Спокойным и уверенным движением Максим убрал пистолет в кобуру и повернулся к Папе.

— Вы чем-то обеспокоены? — поведя бровью, спросил наш герой.

— Боже! Вы убили человека… В Храме…

Немного подумав наш герой, вновь достав пистолет протянул его побледневшему как полотно Бенедикту. Рукояткой вперед.

— Вы – Верховный Патриарх Римской империи. Вы – Папа Римский, первый и самый славный среди епископов Пентархии. Вы – олицетворение гласа Всевышнего. Судите меня. Если я не прав. Если я ошибся. Если я виновен. Вынесете свой приговор и приведите его в исполнение. Ибо сказано – не суди, да не судим будешь. Я вынес свой приговор и привел его в исполнение. Если я не прав – осудите меня. Если я ошибся – казните меня.

Пауза. Долгая и вязкая. Бенедикт даже не попытался протянуться к пистолету. Он с каким-то обреченным видом смотрел то на пистолет, то на труп Муссолини, вокруг которого потихоньку расплывалась кровавая лужа. Потом он закрыл лицо руками. Потер его. Помассировал виски. И тяжело вздохнув произнес:

— Уберите пистолет. Вы правы. Он изменник, предатель и мерзавец, что баламутил народ. Одного не пойму – зачем его было убивать здесь? В Храме?

— Виноват. Готов понести наказание, — спокойным, уверенным тоном произнес Максим, убирая пистолет.

— Наказание?

— Епитимья, обет, — пожал плечами Меншиков. — Я готов искупить свое прегрешение.

— Даже не знаю, — покачав головой ответил растерянный Бенедикт. Отправлять боевого командира молиться и каяться было глупо. Сажать на строгий пост – безумно. Но как его еще наказать? Обязать паломничество в Иерусалим? Не к месту. Нужно было что-то что будет неприятно, сложно, но обыденно и реально. Иначе какой смысл в обете? Ношу надо давать по силам, чтобы не дискредитировать идею. — Вы курите? — принюхавшись, поинтересовался Бенедикт. — Да, вы курите, — повторил он уже утвердительным тоном. — Вот вам и наказание. Дайте обет, что более никогда не вдохнете табачного дыма по доброй воле.

— Клянусь, — приложив руку к сердцу, ответил Меншиков с трудом сдержав улыбку.

Он боролся с курением у подчиненных, а сам с зимы начал себе позволять. И много. Но это мелочи. Главное – табачный диктатор. Ведь грех убийства в храме ему по сути отпустили за «понюшку табака». Ну, не понюшку, а покурку, но роли принципиальной это не играло. Смешно. Ему было смешно. Бенедикт заметил эти эмоции, тщательно сдерживаемые нашим героем, но вида не подал. И вернулся как ни в чем ни бывало к торжественной части, благословив и освятив возрождение древних и славных традиций.

А потом был банкет. Стихийный.

Максим довольно скоро уединился и сел пить вино. То самое, которое использовали здесь для причастия. Дорвался. И да, это был не кагор [10] Здесь есть неточность. Максим знаком с кагором, производимым по рецептуре конца XX – начала XXI веков, когда это было по сути не вино, а виноградный сок, разбавленный ректифицированным спиртом. То есть, по старой христианской традиции совершенно непригодный для причастия напиток, ибо там требовалось чистое, натуральное вино без всяких примесей, зато он получался дешевый в производстве, что вело к серьезному сокращению расходов на ритуале причастия. , а хорошее, натуральное вино. Пил. И бренчал на гитаре, выдавая фееричные фрагменты песен на разных языках…