Валерий Большаков - Союз нерушимый? [litres]

А теперь? Теперь в мою жизнь вошла Инна. Надолго?

На год? До выпускных? Или на всю жизнь?

Законы человеческой природы просты и незатейливы. Никто не ведает, отчего ты безразличен к красотке, а привязываешься к простушке. Сам ты строишь сложные логические умозаключения, оправдывая или отстаивая свой выбор, вот только закон встреч и расставаний совершенно алогичен.

Забавно… Я отягощен знанием будущего, но уже не уверен в собственном завтра!

– Миша… – Инна пригубила коктейль и продолжила, будто выдавая секрет: – А у меня скоро день рождения… В апреле, в День космонавтики. Ты придешь?

– Обязательно! – утвердительно кивнул я. – А кого ты позовешь?

– А никого! Только тебя – и еще Машу.

– Ну, где Маша, там и Света, – рассудил я с улыбкой.

– Ну да, эта парочка неразлучна! – рассмеялась девушка. – Мама моя будет, бабушка с дедом, Лариса – сестра старшая… И еще Володька приедет на побывку – это брат мой, он сейчас на флоте служит. Обещал, что будет как штык!

Я посмотрел на Инну. Нет, она не строит никаких планов на мой счет, просто собирает любимых людей. И среди них – я.

– Буду как штык!

Марина спешила и оттого немного нервничала – приходилось признать, что ее волевая натура давала сбой. Сказывалась усталость последних дней и целая череда тревог.

Олейник тоже сдал – с самого утра бегает, суетится, даже позволил себе рюмочку коньяка в качестве успокоительного. Это действенное средство «прописал» Лукич, а тот «дело знает туго», промашки не даст.

– Товарищ полковник? – неуверенно обратилась Исаева к понурому начальнику. – Разрешите?

Тот, как сидел, так и продолжал сидеть, уставясь в изрезанную столешницу.

– Присаживайтесь, Марина, – утомленно сказал Василий Федорович и со вздохом откинулся на скрипнувшую спинку стула. Короткие, толстые пальцы его левой руки, безвольно лежащей на столе, сами будто нащупали карандаш «Тактика». Стали его катать, крутить, устанавливать торчком, как ракету на старте. Карандаш отказывался стоять столбиком, падал, но пальцы неутомимо воздвигали его снова.

Исаева с трудом оторвалась от этого поучительного зрелища.

– По нашим наблюдениям, товарищ полковник, – заговорила она официальным тоном, – Вакарчук кого-то ожидает, возможно, связника. Мы следили за ним все эти дни. Похоже, он одолжил «Запорожец» у приятеля, но особо не раскатывает. Позавчера Вакарчук доехал до окраины – по Советской, туда, где кончаются дома, это за роддомом, за кладбищами. Справа – православное, слева еврейское. Там у дороги стоит старый павильон на остановке автобуса – добротный такой, из кирпича и бетона. По тому маршруту рейсы отменили еще лет десять назад, но павильон век простоит… – Марина поймала себя на болтливости и поморщилась. – Напротив, возле ограды, находится трансформаторная будка, тоже капитальная. Вчера мы там организовали наблюдательный пункт…

– А шо, стоило? – впервые проявил интерес Олейник.

– Стоило, – уверенно кивнула девушка. – Позавчера Вакарчук съехал с дороги за остановкой, поднял капот, стал делать вид, что копается в двигателе. Это было ровно в пять. Он покурил, посидел в машине, погулял – и через полчаса уехал. А вчера опять появился на том же месте и в тот же час. Прождал полчаса и покинул место встречи. Если он и сегодня… – Марина посмотрела на часики. – Если через два часа он снова там остановится, то, вполне возможно, дождется того, с кем у него назначено, – все говорит именно об этом.

– Да-а… – задумчиво протянул полковник, потирая подбородок. – Шо может быть натуральней? Проезжает некто, видит, шо у водителя… Какой у Вакарчука «Запорожец» – новый или старый?

– Старый.

– Ага. Видит, значит, шо у водителя «горбатого» проблемы. Останавливается, выходит, оба склоняются над движком… Тут и обговорить можно, шо угодно, и передать – хоть письмо, хоть сверток. Оптика у вас хорошая?

– Хорошая, товарищ полковник. Длиннофокусная камера. И направленные микрофоны имеются. Мы даже «козел» поставили – ну, такой самодельный обогреватель, а то холодно в будке.

– А, вот вы где устроились… – затянул Олейник, кивая. – Понятно… Шо от меня требуется?

– Как только состоится встреча, нужно Вакарчука задержать и вежливо расспросить.

– Согласен, – решительно кивнул полковник. – Но только после того, как он передаст дезинформацию о Михе. Кстати, вы уверены, шо больше он ничего не узнал?

– Уверена, – твердо сказала Марина. – Вакарчук ни с кем не контактировал, кроме Бессмертнова и Татаринова – я имею в виду того приятеля, у которого наш объект разжился машиной. Сам Татаринов ездит на «Жигулях» – это он подвозил Вакарчука к поликлинике на Киевской.

– Шо за тип?

– Обычная интеллигенция, – пожала плечиком девушка. – Не судим, не состоит, не привлекался.

– Ладно, согласен, – повторил Василий Федорович. – Кстати, вашу инициативу поддержали и одобрили в Москве. Сам товарищ Григоренко высказался в том смысле, шо вероятный противник не должен получить сведений о Михе ни от кого, кроме как от нас. «Пусть питаются дезой!» – вот его слова. – Помолчав, он сказал доверительно: – Вчера мне позвонил Миха.

– К-как?! – ошеломленно выдохнула Исаева.

– По телефону, – зловредно улыбнулся Олейник. – Он записал целую кассету со сведениями для товарища Андропова и сделал грамотную закладку. Я сообщил об этом в Москву, и буквально через минуту на меня вышел сам Григоренко, приказав немедленно, со всеми предосторожностями, доставить кассету… хм… получателю. Вот так, Марина Теодоровна…

– Вот оно что… – протянула девушка. – А я гадаю, что это за нервотрепка с утра!

– Да уж… – ворчливо отозвался Василий Федорович.

Возникла пауза, но она не затянулась.

– Давно хотел вас спросить, Марина… – заговорил полковник. – А почему вы вообще перешли из ПГУ в «двойку»? Я специально наводил справки, о вас очень хорошо отзывались, а спланированные вами операции в Колумбии, Венесуэле и Никарагуа признаны блестящими. Вас даже прочили в резидентуру – то ли в Перу, то ли в Аргентине. А Росита обратно к нам!

Исаева задумалась. Василий Федорович оказался вовсе не вредным занудой, каким чудился. Просто он из тех людей, кому надо сперва основательно повариться с незнакомцем или незнакомкой, чтобы расположиться окончательно. Видимо, она прошла «экзамен»…

– Ничего особенного в моем выборе не было, – заговорила Марина. – Мои дед и бабушка эмигрировали из Испании в тридцать седьмом, вместе с сынишкой – моим будущим отцом. И дед постоянно сокрушался, что вот, сдали страну фашистам. Поначалу я не задумывалась о таких вещах – просто горела энтузиазмом, хотела поднять на дыбы всю Латинскую Америку! А потом пришли сомнения. Вот, думаю, пока ты тут исполняешь свой интернациональный долг и помогаешь сандинистам бороться с «гринго», у тебя на Родине зреет всякая гниль, коричневая плесень, что таится по углам!