Дженнифер Доннелли - Сестрица [litres]

Бетта издала низкий нетерпеливый звук. Сама не заметив как, Изабель полностью опустошила коровье вымя. Усилием воли она прогнала все мысли о Феликсе, встала и взялась за подойник. Бетта была последней коровой, которую нужно было подоить сегодня вечером, и девушка была этому рада. День казался бесконечным, и ей хотелось поскорее избавиться от всех дел.

С подойником в руке она поспешила к сыродельне и в задумчивости не обращала внимания на гневные голоса, которые неслись из распахнутых дверей, пока не вошла внутрь.

– Идиотка!

– Сам ты идиот!

Гуго и Тави стояли в шаге друг от друга и гневно кричали. Изабель со стуком поставила ведро на пол и поспешила втиснуться между ними.

Сквозь канонаду бранных слов и грубых жестов ей удалось кое-что разобрать. Тави вчера добавила что-то в один из сыров, когда перекладывала его в форму. Точнее говоря, мед, который давали местные пчелы, немного осадка из опустевшей винной бочки и капельку уксуса.

– Так никто не делает! – продолжал яриться Гуго. – Ты его видела, этот сыр? Это ужас! Он и на сыр-то не похож. Весь в пятнах. И запах такой странный. Он не такой, каким положено быть сыру!

– Разве это плохо – попробовать иногда что-то новое? – орала в ответ Тави. – Я только хотела посмотреть, как эти субстанции повлияют на вкус. И повлияют ли вообще. Мед, винный осадок, уксус – в каждом из них живут свои микроорганизмы…

– Да о чем ты?

– О микроорганизмах, – повторила Тави. – Одноклеточная форма жизни, знаешь? Ну… Левенгук? Отец микробиологии?

Гуго смотрел на нее как баран на новые ворота.

– Микроорганизмы сквашивают молоко, – объясняла Тави. – Превращают его в творог. А потом, в процессе ферментации, из него получается сыр.

Гуго ударил себя кулаком в грудь.

– Сыр становится сыром в процессе сыровизации, – с непроходимым упрямством заявил он.

Пришла очередь Тави смотреть на него, выпучив глаза. Но она взяла себя в руки.

– Пусть так, Гуго, – сказала она. – Я только хочу сказать, что, изменив всего один параметр процесса… сыровизации, даже чуть-чуть, мы получим иной результат.

– И что?

– У нас может получиться что-то совсем новое, а не скучный белый сыр. Разве это не здорово?

– Господи, и зачем ты только здесь появилась?

– Вот и я себя о том же спрашиваю.

– Вечно ты все меняешь, везде лезешь. Ну зачем тебе это надо?

– Интересно, говорил кто-нибудь такое да Винчи, Ньютону или Копернику? – Тави встала в позу сахарницы и наигранным голосом заговорила: – «Ах, Николай! И как тебе только в голову пришло запустить Землю на орбиту Солнца? Как хорошо было раньше!»

– Это были мужчины. А ты – девушка, – сказал Гуго и нахмурился. – А девушки ничего не меняют. Они пекут. Шьют. И еще подтирают. Полы. И носы.

Тави схватила тряпку и мазнула ею по лицу Гуго.

– А еще задницы, – бросила она и пошла прочь.

Гуго выругался и с досады топнул о пол.

– Ей просто нравится экспериментировать, – попыталась успокоить его Изабель.

– Я видел этот сыр. Его остается только выбросить, – сказал Гуго. – Мать от ярости с ума сойдет.

– А вдруг Тави права? Вдруг из него может выйти что-нибудь очень вкусное? – предположила Изабель. Схватив подойник, она стала переливать молоко в чан. – Все будет хорошо. Вот увидишь.

Но Гуго уже не думал о сырах.

– Ее никогда не возьмут замуж, – сказал он. – Какому мужчине нужна жена, которая не делает то, что он ей скажет?

Изабель тут же ощетинилась.

– Тави не нужен муж. Ей нужна математика, – сказала она, защищая сестру.

– Математика вас отсюда не вытащит. А вот муж бы вытащил. Попрошу мать или Тетушку подыскать кому-нибудь из вас подходящего, – сказал Гуго, выходя из сыроварни. Изабель выкатила на него глаза.

– Удачи тебе. Если уж наша Маман не сумела никого найти, вряд ли у них получится.

Оставшись одна, Изабель решила взглянуть на сыр, который вызвал столько переполоха. Он стоял на полке у левой стены комнаты. Было сразу понятно, что это – тот самый.

Гуго назвал его «уродливым», но ей он показался любопытным. Да, головку покрывали непривычные зеленые пятна, она была кривовата и имела странный резкий запах – в отличие от прочих, которые показались Изабель скучными в своей одинаковости.

– Ничего, может, и ты на что-нибудь сгодишься, – сказала она сыру. Но без особой надежды. В конце концов, непохожесть на других – не то качество, которое приветствуется в сырах.

И в девушках.

Вечер был теплым и ясным. Закатное солнце красило небо в сияющие оттенки розового и оранжевого; в воздухе плыл аромат роз.

Было тихо. Мирно. Изабель молилась о том, чтобы так оставалось и дальше.

Тави и Гуго сидели бок о бок на деревянной скамье, в тени амбара. Работали. После вчерашней ссоры в сыроварне они не перекинулись ни единым словом.

«Ладно, хоть не орут друг на друга», – подумала Изабель.

Она и Маман сидели на траве напротив этих двоих. Все четверо лущили в большую миску фасоль для супа, который задумала сварить хозяйка. Изабель то и дело поглядывала на Тави и Гуго. Ей очень хотелось сохранить мир между ними. Было понятно: они здесь только потому, что этого хочет Тетушка, но не мадам и, уж конечно, не Гуго. Значит, чтобы оставаться здесь и дальше, надо работать и молчать. Придется перед сном напомнить об этом Тави.

Теперь они с Тави спали рядом на сеновале. И куда чаще разговаривали перед сном, чем в Мезон-Дулёр, где у каждой была собственная комната. Прошлой ночью Изабель рассказала сестре о том, что встретила в Диком Лесу Феликса, и показала сшитый им башмачок.

– То-то мне показалось, что ты стала лучше ходить, – сказала сестра. – И что? – добавила она, явно ожидая продолжения.

– И ничего. Больше ничего.

О ссоре и о поцелуе Изабель решила не рассказывать.

– Жаль. Феликс мне всегда нравился. – Тави помолчала немного, потом вдруг сказала: – А интересно…

– Что тебе интересно?

– Интересно, ищешь ли ты еще куски своего сердца. Если да, то он определенно…

– Не надо, – твердо сказала Изабель и повернулась на другой бок, спиной к Тави.

– Миска наполнилась, – сказал вдруг Гуго, оторвав Изабель от ее мыслей.

Она встала и потянулась:

– Пойду отнесу ее мадам и возьму…

«Другую», – хотела сказать она, но ее слова заглушил душераздирающий вопль.

Она и Тави тревожно переглянулись. Из рук Маман выпал стручок.

Вопль повторился. Он шел от сыроварни, и на этот раз представлял собой одно протяжное слово:

– Гу-у-у-у-уго-о!

Гуго откинулся на стену амбара и застонал.

– Господи, как здесь было тихо. И как хорошо, – сказал он. – Ну, может, не очень хорошо, зато определенно тихо. Теперь, если мать из-за чего-нибудь надрывается, я знаю наверняка: это вы двое виноваты. Вот знаю, и все.