Дженнифер Доннелли - Сестрица [litres]

Одна сова не испугалась. Пусть королева фей ярится. Сова не зря выбирала крепкую ветку повыше. И теперь заухала оттуда, глядя на королеву сверху вниз.

Танакиль сузила глаза:

– И ради этого ты лишила меня завтрака?

Сова продолжила говорить на своем языке.

– Ну и что? – проворчала Танакиль. – Подумаешь, Судьба против Шанса, Шанс против Судьбы, один делает ход, другой отвечает. Живые твари для них – что пешки на шахматной доске. У меня нет с ними общих дел.

Она повернулась к птице спиной и, гневно расталкивая ногами юбки, зашагала прочь. Но сова не унималась и еще несколько раз отрывисто ухнула ей вслед.

Танакиль встала как вкопанная.

– Жеребец? – переспросила она. И медленно повернулась. – Это сделала Судьба?

Крупная серая голова совы опустилась и снова поднялась.

Танакиль заметалась взад и вперед, шурша мертвой листвой под ногами. Сова щелкнула клювом.

– Нет, я ничего не скажу Шансу, – бросила королева фей. – Он купит эту лошадь и преподнесет ее девчонке на блюдечке с золотой каемочкой. Я сама займусь этим.

Танакиль облизнула губы. Острые зубы сверкнули в бледном предутреннем свете.

– Один кусок своего сердца Изабель нашла, хотя и отказывается признать это. Чтобы получить второй, ей потребуется храбрость. – И она прищелкнула пальцами. – Пойдем, сова. Поглядим, есть ли у нее еще порох в пороховницах.

В деревне почти забыли об Изабель.

Сен-Мишель был переполнен измученными, растерянными беженцами, ищущими еды, так что у жены пекаря, мясника и сыродела было чем заняться, кроме как травить девушку.

Утром она приехала с Гуго на рынок продавать овощи – обычно с ним ездила хозяйка, но сегодня она осталась на ферме лечить заболевшую корову. Тави доверия не было – еще начнет ставить с кочанами опыты, вместо того чтобы продавать, – и выбор пал на Изабель. И хотя возвращаться в деревню ей нисколько не хотелось, она молча подчинилась. Тетушка все же убедила мадам позволить им остаться, и Изабель была так рада, что решила ни в коем случае не давать хозяйке новых поводов для недовольства.

Едва они с Гуго появились на рынке, как их повозку окружили покупатели. Беженцы, чьи палатки и фургоны стояли в полях за городом, громко требовали картофеля и капусты. Изабель не знала, откуда все эти люди, и расспрашивала каждого, кто к ней подходил, а они отвечали.

Оказалось, Фолькмар сжег деревни вокруг Парижа. Жители видели, как грабили их фермы, как гибли в огне дома. Сами спаслись, но добро собрать не успели. Король храбро сражался, и все же его войско было разбито. Великий герцог ездил по провинции с поездом из фургонов и собирал оружие для армии: ружья, мечи, топоры, у кого что найдется. С ним ездила королева: она увозила осиротевших детей туда, где им не грозила опасность.

Среди беженцев было немало больных и изможденных. Одна старуха с четырьмя внучатами, которые цеплялись за ее подол, молила Изабель отдать ей хотя бы листья, которые осыпались с кочанов. Изабель дала ей целый кочан и ничего не взяла. Женщина обняла ее. Гуго все видел – нахмурился, но ничего не сказал.

Оказалось, что это видел и кое-кто еще.

– Это ничего не меняет, Изабель, – сказала Сесиль, подходя к повозке. – Все равно ты страшная.

Изабель почувствовала, как краска стыда заливает ей лицо и шею. Значит, деревня ее все-таки не забыла. И не забудет, пока есть Сесиль. Она не могла найти слов для ответа. Но пока она собиралась с мыслями, заговорил Гуго.

– Для тебя не меняет, а для этой старой женщины – меняет, – сказал он Сесиль.

Изабель взглянула на него. Она была благодарна ему за то, что он встал на ее защиту, но и удивлена тоже. Ведь она знала, что Гуго ее недолюбливает. Но, судя по тому, как отяжелела его челюсть и каким жестким стал взгляд, Сесиль он недолюбливал еще больше. Однако раздумывать обо всем этом было некогда: к повозке, шаркая ногами, подошел старик и попросил картошки.

– Не покупайте у нее ничего! – воскликнула Сесиль, когда он протянул девушке монету. – Разве вы не знаете, кто она? Изабель де ла Поме, страшная мачехина дочка!

Старик невесело засмеялся. Смех перешел в глубокий, раздирающий грудь кашель. Прокашлявшись, он сказал:

– На свете есть лишь одна по-настоящему страшная вещь, мадемуазель, и это – война, – после чего развернулся и зашаркал прочь.

Сесиль фыркнула, затем помедлила, будто хотела сказать что-то умное и язвительное, но ум был не самой сильной ее стороной, и она удалилась, развернувшись и задрав нос.

Примерно через час после ее ухода вся капуста была продана. Изабель собрала все листья со дна телеги и отдала их босоногому мальчугану в худой рубашке с наказом отнести их матери, чтобы та сварила суп. Затем она сняла холщовый передник, который Гуго дал ей перед началом торговли, – единственный карман был полон монет – и вернула ему. Но Гуго помотал головой.

– Пусть будет у тебя. И мой возьми, – сказал он, снимая второй такой же передник, в кармане которого тоже звенели монеты.

– Почему? А ты куда? – спросила Изабель, беря у него передник с выручкой.

– А я… э-э-э… у меня дело тут неподалеку. Езжай пока домой без меня. А я тебя по дороге догоню. – Отвечая, он вытер носки своих башмаков о штанины, потом поплевал себе на ладони и пригладил непослушные волосы.

Все это показалось Изабель крайне таинственным. Тщательно свернув оба передника так, чтобы ни одна монета не выпала, она сунула их под сиденье.

– И знаешь что, Изабель?

– Что?

– Если ты все же доберешься домой раньше меня, пожалуйста, не говори матери о моем деле. Скажи, что я пошел чинить изгородь в поле, или придумай еще что-нибудь.

Изабель пообещала ему, что так и сделает, хотя сама сгорала от любопытства. Гуго одернул куртку и, набрав полную грудь воздуха, отправился по своим делам. Изабель села на место кучера и щелкнула вожжами. Мартин тронулся с места. Хорошо, что сегодня они рано все распродали. Больше будет времени на другие дела.

Но, едва выехав с рынка, Изабель увидела Гуго. Он переводил через улицу Одетту. Та держала его за руку, повернувшись лицом к нему. На ней было хорошенькое голубое платье. Светлые волосы с едва заметным рыжим оттенком собраны в мягкий узел на затылке, сбоку приколота роза.

«На вечеринку собралась или на свадьбу, – подумала Изабель. – Заблудилась, поди, вот и попросила Гуго помочь».

Как он хорошо сделал, что не отказал ей. Одетте и так тяжело приходится. Правда, деревенские почти все были добры к ней, и только некоторые – Сесиль, например, – портили девушке жизнь, как могли.

«Кто бы мог подумать, что он такой отзывчивый?» – подумала Изабель и даже прониклась к Гуго теплым чувством, правда ненадолго.

Пару минут спустя она подъезжала к развилке дорог на краю деревни. Чтобы попасть к Ле Бене, надо было свернуть направо. Левая дорога вела к реке и разным мастерским; там трудились те, чье ремесло было слишком шумным, вонючим, опасным или просто неприятным для жителей деревни, – красильщики, кузнецы, кожевенники, живодеры.