Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– С беременными женщинами? – с грубой прямотой уточнил Хагг. – Ja. Но не часто. И обычно судья был мало озабочен тем, чтоб сохранить будущий ребёнок. Это и есть вся… нетипичность?

Священник покивал:

– Увы, я понимаю вас: гражданские суды жестоки до чрезвычайности. Их тоже можно понять – мирские преступления требуют самого скорейшего расследования, и здесь все средства хороши. И всё же удивительное равнодушие общества к определённым формам жестокости не может не вызвать нареканий… Но к делу. Мы не проклятые протестанты и не еретическая Звёздная палата [41] Суд Звёздной палаты был создан в Великобритании во времена правления Генриха VIII и применял одни из самых жестоких пыток, которыми запятнало себя английское правосудие. Был распущен в 1640 году. , поэтому всё будет по закону. В качестве предупреждения можете предложить её вниманию любые ваши инструменты и приспособления, вплоть до самых жестоких; это обычная процедура, тут у меня нет нареканий. Но в качестве реальных мер я бы предпочёл видеть что-либо более… щадящее. Она ни в коем разе не должна скончаться раньше, чем свершится правосудие.

– Значит, вы полагаете, дело может ограничиться тюремным заключением?

– Почему бы нет? – развёл руками отец Себастьян. – Такие случаи не редкость. Более того, чаще всего наказанием становится именно тюремное заключение. Да вот, зачем далеко ходить за примером: совсем недавно, этой весной, один такой пособник колдуна, трубочист из Гаммельна, отделался обычным murus largus [42] Одиночное заключение без ношения цепей и с регулярным допуском посетителей. . Всё зависит от добровольности признания обвиняемой своей вины и тяжести оной. Главное, чтобы жертву постигло искреннее раскаяние. Итак, что вы предложите?

Золтан задумался. Многолетняя, въевшаяся в кровь привычка сдерживать эмоции, как всегда в такие минуты, взяла верх. По пустому, равнодушному выражению его лица стороннему наблюдателю непросто было догадаться, что происходит у него в душе.

А происходило многое.

Среди инквизиторов встречались люди разные. В глубине души Хагг был уверен, что в процессе дознавания и выявления истины всё зависит от того, какой человек берётся за дело. Брат Себастьян был и прав, и неправ. Если отрешиться от методов, инквизиция создала четкую и хорошо продуманную систему ведения следствия и судебного процесса, ставшую эталоном даже для гражданской власти. Что до жестокости, то эти свечи горели с обоих концов: жестокость шла не только сверху, но и снизу. Если только можно было так сказать, девчонке дико, неправдоподобно повезло, что её схватили сами церковники, без всякого доноса и людского оговора. В противном случае процесс уже давно бы состоялся. После множества публичных казней у народа уже вошло в привычку: если власти по первым, даже самым сомнительным слухам не принимают решительных мер и не прибегают к пыткам и сожжениям, народ сразу начинает вопить: «Эти судейские со своими жёнами и детьми пущай остерегаются! Их, должно быть, подкупили богачи, раз они так медлят! Все знатные семьи города предались магии; скоро можно будет просто пальцами показывать на ведьм! Но погодите, ваша очередь ещё придёт!»

Судя по происходящему в стране, их очередь уже пришла.

Золтану вспомнился его не слишком давний разговор с господином Андерсоном (тревога недопонимания опять кольнула сердце: для чего он всё-таки везёт с собой тот чёртов улей?), когда тот говорил, что спасение Фландрии – в растущей ненависти между бедняками и богачами. То, что ненависть ударит и по этим, и по тем, Золтану ему доказать не удалось. Сейчас, пожалуй, он нашёл бы подходящий аргумент.

О пытках следовало подумать особо. Регламент инквизиции допускал применение последовательно всего трёх пыток – верёвкой, водой и огнём. Тяжесть их возрастала от первой к последней, поэтому нельзя было начинать пытать сразу, скажем, с третьей. Пытку могли и вообще не начать в случае сознания обвиняемого в предъявленном обвинении. Золтан знавал случаи из собственной практики, когда негодяи и заклятые враги католической церкви лицемерным раскаянием не только избегали пытки, но и вообще наказания в привычном понимании. К тому же последние постановления предписывали проявлять определённое милосердие к детям, старикам и беременным женщинам.

Но признание почти немедленно повлекло бы за собою наказание, а этого было нельзя допустить. Был ли у девчонки шанс на оправдание? Наверное, нет.

А выжить?

Выжить – был.

Золтан вполне мог выиграть в этой опасной, но не безнадёжной игре. Главное сейчас было не ошибиться.

– Если вы так настаиваете, – наконец сказал он, – я не буду рекомендовать вам peine forte et dure или strappado [43] Peine forte et dure – пытка наложением тяжестей; strappado – подвешивание за руки с грузом на ногах. , хотя я однажды видел, как в Вюрцбурге беременная женщина провисела на вывернутых руках четыре часа подряд. So. По этой же причине, вероятно, недопустимыми будут tormento de toca и hoc est superjejunare [44] Tormento de toca – пытка водой; hoc est superjejunare – лишение пищи. , если мы не хотим помешать нормальному развитию плода. А мы же не хотим?..

Монах одобрительно кивнул, выражая согласие, Хагг сделал в уме ещё одну пометку и продолжил:

– В таком разе, думаю, можно что-нибудь из арсенала лёгких пыток применить, скажем, «кубики» или bastinado [45] «Кубики» – на пятке узника закреплялись железные плашки, напоминавшие игральные кости, которые сжимались закручиванием винта; bastinado – битьё по пяткам и ступням. Относилось к лёгким пыткам. . Лучше всего второе – это действенно, болезненно, не требует много времени и не вредит костям. Это может быть полезным и потому ещё, что, если потребуется перевезти пленницу, она сама сможет идти и не понадобится тележка.

– Похоже, мне не зря вас рекомендовали, господин Мисбах, – с удовлетворением сказал инквизитор. – Вижу, что вы дока в этом деле, и всецело одобряю ваш выбор. А что до той резни в Бамберге и Вюрцбурге… – Он помрачнел и покачал головой. – Я слышал об этом. И сожалею. Но мы ничего не успели сделать: в этих землях нет инквизиционных трибуналов, приговоры выносили епископальные суды.

Хагг не нашёлся, что ответить, только снова поклонился. Если даже брат Себастьян и сомневался в нём или в его способностях палача, эти сомнения развеялись. Золтан всякое повидал в этой жизни и многое, о чём говорил, знал не понаслышке.

– Так что насчёт показательной беседы? – сделал он следующий ход. – Быть может, стоит прямо сегодня начать? Это много времени не займёт, и чем раньше произойдёт, тем дольше она будет об этом думать и до суда сможет положение своё трезво оценить.

Монах задумался.