Симона Вилар - Сын ведьмы [litres]

– Добрыня считает, что эти тайа – варяги, которые идут морем в земли биарминов 86 86 Биармия – земля биарминов: по сагам и летописям, историческая область в Северной Карелии. , – подытожил Сава. – Говорит, что слышал рассказы варягов и о коварных воронках в проливах, и про колдовской туман, и про страхи, от которых даже самые смелые забывают, как сражаться, и бегут без оглядки. Уж и не знаю. Однако Добрыня бывал в походе на землях биарминов, знает их язык, вот и заметил, что речь местных на биарминскую похожа. Общается как-то, даже приятелей завел. А заодно выяснил, что эти люди-олени меня, высокого и светловолосого, тоже приняли за тайа. В любом случае если посадник и сумел с местными как-то поладить, то на меня они смотрят с подозрением и недружелюбно. Поэтому Добрыня услал меня из стойбища, сказав, что, мол, подле Малфриды мне будет не так опасно, не буду привлекать к себе внимания.

– А сам он где?

– В стойбище остался. Пытается стать своим среди этих людей-оленей. Добрыня – он со всяким поладит… если ему это выгодно. Ну да ты его знаешь, он нигде не пропадет.

– Тогда веди меня к нему, – сказала, вытерев губы, Малфрида и поднялась.

И поежилась – не столько от порыва ветра, сколько от неприятного ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Кощей? Но почему тогда он не окликнет ее, как ранее?

Она шла за Савой по каменистой, покрытой мхами почве. Когда подошли к лесу, не смогли в него даже зайти – настолько плотно стояли высокие мрачные ели. Приходилось идти вдоль опушки. Малфрида шагала с гордо поднятой головой, подбадривая себя. Какая-то неподвижность царила на этой земле – серой, унылой, где лишь порой налетал колючий ветер, чуть шевелил верхушки елей, шептал что-то змеиное. Неприветливый, хмурый край.

Такими же неприветливыми были и лица тех, кого Сава называл людьми-оленями. Они выходили из своих островерхих, обтянутых шкурами на жердях жилищ, смотрели исподлобья на вернувшегося светловолосого тайа Саву, но куда больше присматривались к этой высокой женщине с гордо поднятой головой и пышной гривой волос за плечами. Она тоже рассматривала их – неказистые, невысокие, коренастые, в одежде из оленьих шкур. Лица все больше скуластые, серые, глаза у кого темные, у кого светлее. Они негромко переговаривались и как будто опасались приблизиться к ней. Малфрида же смело шагала по их стойбищу, разглядывая все вокруг. За стойбищем раскинулось огромное светлое озеро, на берегу его стояли лодки, но в основном все окрестности занимало большое стадо оленей. Некоторые животные бродили, другие лежали, пережевывая корм. Местные, скорее всего, были пастухами при стаде, но сейчас, оставив свое занятие, сходились, смотрели недоверчиво и хмуро.

– Невесело же они тут живут, – отметила Малфрида. Даже передернула плечами.

Эти мрачные, угрюмые люди, это стойбище у большого серого озера, эти горы, над которыми застыли облака, каменные выступы из земли, темный лес – от всего веяло глухой древностью, куда не долетало веяние другой, кипучей, настоящей жизни. Так вот где обосновался колдун Кощей! Йын, как его тут называли.

Но где же Добрыня? Малфриду волновала судьба сына. Ранее годами не вспоминала о нем, но сейчас он вдруг стал как-то по-особому дорог. Сава сказал, что такой, как он, нигде не пропадет. А вот Малфрида в это не верила. Она знала, как Добрыня любит власть, а Кощей именно этим и может его прельстить. Ну разве что… Была надежда, что именно вера Добрыни в распятого Христа удержит его от соблазна.

Вот о чем думала древлянская чародейка, проходя мимо расступавшихся перед ней темных, полудиких людей. Они ее раздражали. Кажется, взмахнет сейчас рукой – и снесет всех с их островерхими шатрами из шкур, с их тявкающими собачонками. Сила-то в ней сейчас бродила немалая – как и обещал Кощей. Даже захотелось попробовать… но не стала. Эти люди были нужны Кощею. Вон и Сава рассказывал, что они под его покровительством. Как козы в хлеву, чтобы доить, догадалась Малфрида, как куры в чулане, чтобы неслись и давали пух и мясо. Но, похоже, этих диких людей подобное устраивало, на их лицах нет ни горести, ни обреченности. Им выгодно обитать под защитой могучего чародея. Ведь служить темной силе даже удобно, если сами так решили. У каждого есть выбор. Малфрида сама это ранее использовала, когда запугала и подчинила себе тех же заокских вятичей.

Кто-то протиснулся к ней сквозь толпу. Жишига.

– Матушка Малфрида, ну куда же нас занесло? Они ни добра, ни светлых богов не знают, а говорят так, что и понять невозможно!

Обычно бойкий Жишига сейчас выглядел как испуганный ребенок. Ведьма даже погладила его по голове:

– Смотри и запоминай, Жишига. Ты волхв, тебе учиться надо и преумножать мудрость. Хотя о чем это я? Ответь лучше, где мои мешки с поклажей, какие велела тебе хранить?

– Да у меня они, у меня. А Добрыня… или как там его Сава кличет… тут уже освоился. Он и синюю бабу поборол. Она тут важная госпожа, однако перед ним спасовала. И когда он привел ее сюда, подгоняя пинками, его силу тут оценили. Приняли нас как должно, почет оказали. Даже баню устроили. Не такую, как у нас, но грязь с себя мы в пару все же соскоблили. Теперь эти дикари поняли, что мы не духи. Даже выделили нам жилища, где можно обосноваться. Жилища их называются странно – кувакса. Шатер вроде такой. Но ничего, переночевать в нем можно. Хотя и ночи-то тут нормальной нет, все серо, уныло. Просто наступает миг, когда глаза сами слипаться начинают, вот мы в куваксе и почиваем. Положишь дымящуюся гнилушку в нее, и комары уже не так донимают. Но я все равно сперва поколдовал близ своего шатра, чтобы местные не лезли и к пожиткам твоим не тянулись. Так, припугнул их малость. Иначе нельзя. Злые они, вырожденцы и дикари.

Может, местные и были злы – скорее из страха и недоверия, как поняла Малфрида, – но вырожденцами она их не сочла. Видела Малфрида на своем веку вырожденцев – и огромных медлительных виглов, переживших свое время, и древнюю колдунью Жерь, впавшую в детство и забывшую, зачем вообще существует. Ну а местные, пусть и не писаные красавцы, люди как люди, хотя и называющие себя оленями. У местных баб красиво расшитые оплечья одежды, украшенные разноцветными кусочками меха и мелким речным жемчугом. А дети выглядывают из-за спин взрослых с обычным детским любопытством. Когда же откуда-то со стороны донеслись переливы струн, местные даже стали улыбаться.

Малфрида тоже просияла и пошла на звук. Не ошиблась – сразу увидела своего сына. Он скинул копытный доспех и непринужденно сидел среди каких-то людей, настраивал гусли. Гусли! Можно было только подивиться, как он умудрился их тут найти. Или смастерил – уж больно казались неказистыми: простая доска, довольно длинная, всего пять жильных струн. Но звук Добрыня из них извлекал мелодичный, даже напевал что-то негромко. Сидевшие вокруг люди-олени – в основном молодежь – улыбались. Особенно сиял увешанный амулетами отрок в мохнатой остроухой шапке. Шаман, что ли, у них такой юный? А ведь и впрямь шаман – вон бубен лежит, да и множество амулетов явно указывает на служителя богов. Однако все его амулеты какие-то неприглядные, все сплошь черепа – птиц, мелких зверьков, даже рыбьи головы. Явно служитель некоего темного божества. А вот само лицо его было милым – румяное, широкое, глаза светлые, веселые. Именно этот юный шаман первый заметил подходивших в сопровождении людей-оленей Малфриду и Саву, указал на них.