Кирилл Корзун - Сломанный клинок [litres]

Дэй уже пожалел о том дне, когда связался с японцем, лившим ему в уши сладкий мед лести и уговоров, поддался на хорошую цену и долю в добыче, которую сам же и упустил. Все сложилось не так, как должно было. Но время для сожалений уже прошло. Обусловленный традициями контракт, вроде бы исполненный вплоть до последней буквы, вновь лежал на столе главы темного клана, требуя завершения.

Из резиденции клана Луэн в Нью-Йорке второй день подряд выбегали срочные посланники, торопившиеся доставить очередную весть подчиненным подразделениям в разных частях света. Разные части света, разные подразделения, а весть одна – прибыть в Японию и закончить контракт, чего бы это ни стоило. Откуда там взялись силы уже уничтоженного рода, кто ими командовал и почему ждал так долго – всё это так и оставалось неясным. Наниматель, японский клан Такэда, остро нуждался в поддержке. Неведомый враг терзал его плоть и кровь, рвал на части инфраструктуру и вредил бизнесу, оставаясь неузнанным и неизвестным. Теперь это была задача наёмников – закончить чужую войну раз и навсегда. А потом… потом Дэй Луэн решит судьбу Такэда. Но не сейчас. Прикрыв веки, старик Дэй улегся на кушетку и расслабился, отдавая себя во власть сильных и нежных ручек массажистки.

– Господин, господин Дэй! Простите ничтожного, что отрываю вас от отдыха, – заполошно зачастил по интеркому его личный помощник Юн Гао, тощий как щепка мужчина, везде и всегда ходивший с кипой важных бумаг, за что рядовые бойцы часто дразнили его Стопкой. Дэй поморщился, не желая прерывать приятную процедуру, но вспомнил, что Юн никогда еще не паниковал попусту.

– Что там у тебя, Гао? – лениво, растягивая слога, поинтересовался он у помощника, думая лишь о том, как поскорее продолжить маленькие радости жизни.

– Дэй-младший уехал закончить дело с Хаттори. Ваш сын не захотел никого слушать и, как только увидел «свободный лист», словно с цепи сорвался. Боюсь, он уже на пути в Россию, – еще сильнее зачастил тот, торопясь вывалить, по его мнению, самую важную новость из всех.

– Это всё?

– Да, господин. Ему нельзя с ним сталки…

– Что ты сказал, червяк? Что может быть нельзя наследнику моего клана? Кто ему запретит, ты, что ли?! – раненым зверем взревел старый китаец, усилием воли спалив интерком и оставив пластмассовую коробку вонять жженой изоляцией. Вызванная им электромагнитная волна также спалила всю мелкую электронику на этом этаже резиденции, что, впрочем, было привычным событием для работавших на клан людей.

– Всыпьте этому ублюдку как следует. Я хочу, чтобы он неделю не мог ходить, – проревел китаец свой приказ во весь голос, зная, что Юн Гао именно так и проведет отведенные ему семь дней наказания – в соплях, захлебываясь слезами и кровью, не в силах подняться на ноги. – Дэй-младший справится. Учитель как-никак. А всё остальное неважно, – успокоил он сам себя и вновь отдался умелым рукам массажистки.

Убедить себя оказалось несложно. Только внутри всё равно заворочался червячок сомнений. Главе клана давно не приходилось беспокоиться за своего старшего сына. И нельзя было сказать, что Дэю-старшему это нравилось.

Зима стирает грани между вечером и ночью, объединяя их в одно целое под эгидой вездесущей и всепоглощающей тьмы. Порой это происходит настолько быстро, что люди не успевают застать сумерки как таковые, не успевают насладиться этим временем-промежутком между дневным светом и ночным мраком. Не пропускают его только те, кто именно в это время обретает тайную, только им ведомую власть над миром. Те, кто ежедневно зажигает огни уличных фонарей-маяков, те, кому ведомы тайны молодой еще магии электричества – они никогда не упустят мгновений своего могущества. С глухим стуком рушатся вниз рубильники и с щелчками утопают в пазах кнопки с аббревиатурами «ВКЛ»; ревет и гудит напряжение, прорываясь по тугим канатам кабелей дальше, дальше, туда, где оно наконец-то превратится, свершит чудо трансформации и станет источником света. Маленькое, ежедневное, привычное нам чудо, ставшее обыденностью, даровавшее нам право прохода и жизни в мире подступающей тьмы. Оазисы света становятся пристанищем жизни, и чем ближе и сильнее подступает мрак, тем ярче будет свет и больше людей станет стекаться к нему – и всё это не более чем соблюдение законов Вселенной.

Сибирск обладал этой магией в полной мере. Сумерки лишь едва накинули на него свои тенета, пытаясь погрузить его в сон, и он забился в них пойманным мотыльком, пытаясь закончить короткий рабочий день, пятничный день и… ярким всполохом цепочки путеводных огней расчертили жилы и артерии его кровеносной системы, проступая сотнями линий на его теле – прямых и не очень, коротких и длинных, запутанных друг в друге и одиноких; тысячи расплывчатых и неясных, но набирающих мощь с каждой минутой пятен засыпали подернутый серой и сонной хмарью остов заснеженного гиганта, а тусклые до того момента искорки света в окнах домов и витринах стали наливаться силой, яркостью, в клочья разрывая окутавшую город с головы до ног пелену сонливости и пробуждая его к новой, ночной жизни…

Красочное видение посетило меня во время поездки в город, впечатавшись в память настолько отчетливо, что вспомнить то зрелище я смог бы в любой момент своей жизни. Главным штрихом во всем этом великолепии, пронизанном поэтическим откровением, для меня стали громоздкие на вид хлопья снега – они не падали, они рушились с неба, меняя траекторию по воле ветра и рассыпаясь на десятки составляющих их снежинок; они осыпались так, словно кто-то там, в небесах, грубо и ожесточенно вытрясал тучные громадины облаков, опустошая их с жадностью варвара, пожелавшего украсить свои владения и превратить их в сказочную страну. И в этом неизвестный творец преуспел как ни в чем другом, создав шедевр… И мелькали белые росчерки в сгущающейся тьме, укрывая сплошным белым ковром всё, до чего могли дотянуться. И кружились в потоках и столбах света блестящие вихри крупинок, подхваченные у самой земли ветром, который всё никак не мог наиграться.

– У меня удивительный внук. Редкостная бестолочь, напоминаешь мне себя же в мои юные годы, гораздо более юные, чем твои, и тем не менее ты всё чаще и чаще приятно меня удивляешь. Раскрываешься с тех сторон, которые я и не чаял в тебе увидеть, – сварливо заметил дух предка, выслушав мои попытки передать ему увиденное таким, каким оно предстало передо мной. – Пока ты не начал говорить, я словно не видел этого города. Смотрел, как и ты, но не видел. Спасибо, что открыл мне глаза…

– Рад, что могу тебе дать повод для гордости своим потомком, дедушка Хандзо, – поддел я его, специально наступая на любимую мозоль старика. Слишком уж, на мой взгляд, он любил потешить своё самолюбие величием рода и его представителей. – Пусть даже такая бестолочь, как я…