Лариса Бортникова - Зеркальный гамбит [сборник litres]

– Коля, это ты? Коля, миленький…

Целую секунду или две хотелось расплакаться и броситься на впалую Колину грудь, прижаться к нему всем телом и позволить его руке гладить меня по волосам. Я знаю – он был бы счастлив. Все полтора года, пока Коля болтался на кафедре с невкусными марципанками и дурацкими вопросами, я знала, что он в меня влюблён. Рыжий тоже знал. Смеялся над мальчишкой, издевался надо мной. Не ревновал – нет, так было бы проще. Рыжий часто притаскивал Колю к нам на ужин и где-нибудь ближе к чаю принимался за травлю. «Что такое? Почему сидим, раскрывши варежку? Встала и быстро обслужила. Ну? Кому сказал… Шевелим ягодицами, Мария Владимировна, если мозгами не судьба. Что? Опять залипла? Со стола смети… Смени чашки! Кому сказал – чашки смени, тупка… Николай, когда соберешься жениться, проверь сперва у тёлки ай-кью!» Коля прятал глаза и краснел. Я же молча вставала и выполняла всё, что приказано. Знала: любые попытки перевести сказанное в шутку сделают только хуже. Рыжий запросто мог ударить меня при Коле, и тогда… тогда вся кафедра, весь институт узнает, что их Марья Владимировна – глупая, слабая и трусливая бабель-хом. Коля жалел меня… Но что он мог сделать, что? Маленький влюблённый аспирантик Коля Зверев.

– Мария Владимировна! Вы только не бойтесь! Это мой друг – Аванес Гургенович. Он единица. То есть он раньше продовольственный магазинчик держал, а теперь единица. Аванес сильный. И я теперь тоже сильный. Я вас, Мария Владимировна, от кого хотите защитю… – Коля так и сказал «защитю», сорвавшись от волнения голосом, и я поняла отчётливо и навсегда – нет. Не защитит.

А вот старый хач – защитит. И это я тоже поняла. Высчитала моментом. И по тому, как он сперва умно молчал, прислушиваясь к нашему с Колей разговору, и по тому, как ерошил седой затылок левой рукой, не вытаскивая руку правую из кармана. И по тому, как оттопыривалась с правого же бока его смешная шуба… Я улыбнулась непроизвольно – вот и дожили. Выпуклость в районе мужского бедра теперь значит вовсе не то, что прежде. Но всё равно признак мужественности.

– Тиха-тиха говори. Тсс. Тут чэрти эти рядом ту-сят. Босы. Склад у них тут. Павезло тэбе, да! Савсэм немножка впэрёд прошел бы, был бы мэртвый савсем, Мариявладимирна.

– Можно Маша.

– Маша – хорошее имя, да. Пусть.

– А мне можно звать вас Машей? – робко встрял Коля. – Всё-таки… обстоятельства.

– Конечно, – великодушно позволила я, хотя Колина фамильярность меня покоробила. С другой стороны, можно его понять. Нынче он – мужчина, хозяин. А я так… бабель-хом.

– Ладна. Сюда иди, да. Давай один рэбёнка – поносу. Нэ бойся, нэ уроню. Я, Маша, отэц и дэд.

Инстинктивно попятившись назад, я прижала к себе детей. Вот уж чего я совсем не хотела, так это отдавать Аванесу в руки Сенечку. О Полечке так и речи быть не могло. Но хач выглядел упертым, поэтому я немедленно принялась всхлипывать и задыхаться.

– Нет! Прошу вас… Я не могу без детей!

– Не надо, Аванес Гургенович. Пусть Мария Владимировна сама… Там, знаете, всё сложно. Я эту семью давно знаю. У Марии Владимировны… ну, у Маши и мужа её Сергея Ивановича долго не получалось… А теперь вот видите – сразу двое. А она – бедняжка – совсем одна. Наверняка трагедия, Сергея Ивановича, скорее всего, убили…

– Нэ нада, так нэ нада… – резко прервал Колю хач. – Пошли, Маша. Кушать-то будэш?

Закружилась голова, и я вдруг поняла, что последний квадратик шоколада съела часов семь назад.

Внутри заброшенного торгового павильона трещал костерок. Внутри нагрелось так, что я расстегнула пальто и размотала слинг. Поля вертелась, хотела есть, и мужчины, догадавшись, что мне нужно остаться одной, отошли в сторонку. Это было мне на руку. При свете костра наконец-то удалось разобраться, что не так с Сенечкой и отчего заело спусковой крючок. Ответ оказался таким по-бабски глупым, что, очутись здесь Рыжий, я словила бы кучу обвинений в тупости. Наспех проковырянного в Сенечкиной голове канала оказалось недостаточно для того, чтобы передернулся затвор. Гильза осталась в окне, и мое страшное оружие пришло в негодность. Ничего, в следующий раз буду умнее.

Коля с Аванесом молча ждали, повернувшись ко мне спинами, в костре тихонько потрескивали еловые ветки. Не услышать щелчка затвора они не могли. Но тут на помощь неожиданно пришла Лёлька (аминь), которая раз в три-четыре часа довольно умело изображала младенческий ор. Помню, Рыжий из-за этого бесился, а я за два года как-то даже притерпелась. Так чем я хуже Лёльки? Неужели не справлюсь?

– Аааааааыыыыыуууууу…акх ахк…ааааыыыууу акх акх!

К счастью, надрываться пришлось недолго. Быстро передернув затвор и пристроив ствол на прежнее место, я успокоилась. Во всех смыслах. И замолчала, и почувствовала себя увереннее. Нет. Я ни капли не доверяла… ни Коле Звереву, ни тем более Аванесу. Никому я больше не доверяла, кроме себя самой. Потому что за эти два дня я навсегда перестала быть бабель-хомом и стала единицей… безбашенной, отчаявшейся и злой.

– Спят уже? Накричались? Устали, наверное, – Коля протянул мне хлеб с салом и присел рядом. На мой взгляд, слишком рядом для бывшего аспиранта. – Мальчики?

– Мальчик и девочка…

Вкус настоящей еды пьянил. А когда подошел Аванес и протянул мне батл коньяка – настоящего армянского, – я испугалась. Сейчас глотну чуточку и засну к чертям.

– Спасибо. Я кормлю же. Грудью. Нельзя алкоголь.

– Пэй, Маша, пэй… Дэти лучше спат будут, да.

– Не стоит, – вежливо отодвинула я руку с бутылкой. – Воды бы вот выпила.

Коля вскочил, метнулся куда-то вбок, засуетился, зашуршал пакетами.

– Мужа-то твоего что? Убили? – Аванес присел передо мной на корточки, сочувственно почмокал и вдруг резко дернулся к моим коленям и двумя пальцами отодвинул закрывающую лицо Сенечки шапку.

Диатезный носик, прикрытые полупрозрачными веками глазки, реснички длинные, тёмные…

– Красавэц! Жэних!

Палец мой, потный и жаркий, уже целую минуту лежал на крючке. Наклонись Аванес ниже, чтобы послушать, как дышит ребёнок, или стяни с Сенечкиного подбородка тряпье (от выстрела рот реборна оплавился и почернел), мне пришлось бы тяжко. Но хач удовлетворился увиденным. Заулыбался. И будь я всё ещё тупым бабель-хомом, я бы поверила в то, что пожилой человек увидел малышей и расчувствовался. Но единица знает – ничего не бывает просто так. Аванес проверял меня. И проверку его я прошла. Мы прошли.

– Маша, слюшай сюда. Мы скоро пойдем нэмножка тутошний склад босов дрочить… Кушать надо брать, патроны, бэнзин. Ты тут сиди тиха-тиха, не рыпайся. Жди. Вэрнемся и вместе потопаем отсюда, да. Тэбе, Маша, хозяйство нада, к вэнтам нада, да. И Коле нада. Мне не нада, так думаю…