Мария Семенова - Песнь оборотня [litres]

За вождем вышагивали нарядные отроки с бронзовыми топориками.

«Где-то я уже видела нечто подобное, – подумала Аюна, разглядывая топорики. – Ну конечно – жезлы Полуденной стражи! По сути, все здесь перенято с нашего Лазурного дворца… Неужели Станимир и впрямь думает создать в своих лесах державу, подобную великой Аратте? Конечно, замысел очень дерзкий – но ведь он и сам не из робких. Если Станимир желает стать моим мужем…»

Аюна нахмурилась, внезапно усомнившись. Ведь он, несомненно, этого хочет? Конечно, прямо они никогда не говорили, но все поведение князя указывало именно на это!

«…Если я соглашусь взять его в мужья, то он войдет в царскую семью, станет одним из нас – как стал мой благородный брат Киран, как того желал мерзкий Ширам… Но сейчас Станимиру очень сложно…»

Царевна обвела взглядом насупленных вендов в дорогих плащах. Они, как совсем недавно дородный распорядитель, явно не были рады видеть ее во главе стола.

«Да, ему будет очень тяжело справиться с ними… Я должна ему помочь».

Впустив Станимира, двери затворились. В чертоге по-прежнему царила тишина. Повелитель вендов подошел к почетному месту на помосте во главе стола, повернулся к сородичам и поднял руки, приветствуя их. Лесная знать ответила гулом и выкриками, суть которых Аюна понять не смогла.

Наконец шум утих. Из-за стола, стоявшего по правую руку, встал кряжистый седоватый венд и, из-под бровей глянув на гостью, обратился к Станимиру на своем родном языке. Однако тот лишь покачал головой и прервал его на полуслове:

– Я тоже рад видеть тебя, почтенный Бурмила. Но среди нас – высокая гостья! Если ты хочешь говорить о ней, говори так, чтобы она тебя понимала… – Молодой вождь оглядел собравшихся. – Это касается всех.

Над столами пролетел ропот. От Аюны не укрылось сердитое недовольство, отразившееся на многих лицах.

– Хорошо, – переходя на язык Аратты, процедил тот, кого вождь назвал Бурмилой. – Как понимать твою причуду, Вейлин, сын Айрелла? За твоим столом, среди мужей – чужеземная девица, да еще и на почетном месте! Или я уже выжил из ума и мне это грезится? Или, быть может, ты позабыл о старых обычаях? Что бы сказал твой доблестный отец, когда бы увидел такое?

– Мой отец был мудрый человек, – спокойно ответил Станимир. – И храбрый – каждый здесь может это подтвердить. – Он воздел руку и обвел взглядом зал. – Однако мудрость его и храбрость сгорели в огне на священном холме. Там же, как подсказывает мне память, покоится и прах твоего старшего брата, Бурмила. Желаешь ли ты повторить их судьбу? Я – не желаю. И не хотел бы видеть мертвым тебя и любого из вас. Вы все нужны здесь, чтобы наша земля обрела силу и величие. Гляньте на небо! Каждый день за его край скатывается дневное светило, а затем поднимается вновь – но уже с другой стороны. Спросите нашу гостью – она знает! Ей ведомы пути того, кого арьи именуют Исвархой! – Рука Станимира вдруг указала на царевну, и на нее устремились все взгляды – на этот раз не злобные, скорее недоумевающие. – Со смертью властителя Ардвана закатилось солнце Аратты. И пока неведомо, взойдет ли новое. Мы можем сделать так, чтобы оно взошло в наших землях… Ты спрашивал, Бурмила, не грезится ли тебе, что перед тобой девица? Я отвечу – грезится! Ибо сам Сварга, как бы ни величали его по ту сторону реки, сегодня послал луч своего сияния в этот дом. Царевна Аюна, дочь Ардвана, – воплощенная милость небес. Почтим же в ее лице подателя тепла и света. Послав нам свою земную дочь, Сварга подал великий знак! – Станимир пристально взглянул на собеседника. – Я ответил на твой вопрос, мой друг и сородич. И полагаю, сказал достаточно для пира…

– Прекрасная речь, Вейлин, – ощерился ничуть не убежденный Бурмила. – Мы все знаем, как ты умеешь красиво говорить. Но если царевна – дар богов, отчего же ты не отдал ее жрецам?

– Или, может, все проще: тебе приглянулась эта златовласая девица и ты нарек ее светом Сварги? – громко спросил еще кто-то.

Над столами пролетели смешки.

– Жрецы лишь служат богам, – ничуть не смущаясь, заговорил Станимир. – А военный вождь – их избранник и любимец. И раз вождю, а не жрецам была дарована солнечная царевна, значит это их воля и знак. Разве твое дело, Бурмила, обсуждать волю богов? Я сказал, и довольно!

Бурмила мрачно зыркнул на князя лютвягов, положил на стол тяжелые ладони с узловатыми пальцами и молча сел на место.

Аюна настороженно глядела на вендов, едва удерживая на лице надменное выражение. Она не подавала виду, но происходившее в пиршественном зале пугало ее. Она-то полагала, что ее беды остались позади, но, оказывается, все только начиналось! Не удержавшись, она кинула быстрый взгляд на Станимира. Он выглядел безмятежным и улыбался, как всегда. Но царевна уже не обманывалась по поводу этого спокойствия.

Речи князя сделали свое дело – никто не осмелился говорить после Бурмилы. Хотя, судя по виду присутствующих, недовольных осталось еще много.

Едва стих ропот, давешний распорядитель громко провозгласил:

– Посланцы из земель дривов и изорянского края!

Двери вновь распахнулись. В зал вошли двое. Один, дородный, богато одетый муж, как показалось царевне, почти ничем не отличался от всех прочих сидящих за столами бородачей. Другой же – костлявый, узколицый, в расшитой роговыми бляшками рубахе, – верно, изорянин. Таких людей Аюна прежде не видела. Длинные прямые волосы, собранные в хвост, были почти белыми, но вовсе не седыми. Глубоко сидящие глаза – странно-светлые, чуть темнее прозрачной воды. На запавших щеках нового гостя едва пробивалась борода, хотя изорянин явно уже не был отроком. Но почему-то, стоя рядом с могучим вендом, он производил впечатление куда более гнетущее. Возможно, причиной тому был его мертвенный взгляд, не выражающий ни страха, ни почтения, ни приязни.

Станимир вдруг широко улыбнулся, встал, обошел стол и распахнул объятия одному из вошедших:

– Илень, старый друг! Как же я рад видеть тебя!

Воевода заулыбался и шагнул навстречу.

– А кто твой спутник? – выпуская старого знакомца, спросил Станимир.

Изорянин, услышав, что говорят о нем, поклонился князю и медленно заговорил, будто цедя слова.

– Это Марас, брат Учая, сына Шкая, – принялся переводить Илень. – Учай, стало быть, вождь всех изорянских родов и племен. Как он сам себя называет – повелитель Ингри-маа. Он отправил своего младшего брата послом ко двору Станимира, князя лютвягов… Учай, сын Шкая, желает поведать тебе, князь, о своей доброй воле…

Аюна насторожилась. Учай? Ей показалось, она прежде уже слышала это имя. Что-то в нем было неприятное – вспомнить бы что? Она разглядывала чужака, покуда не поймала ответный взгляд – холодный, от которого по ее коже пробежали мурашки. Таким глядят на рыбу, прикидывая, как бы ее приготовить. «Что же за Учай такой?» – вновь задумалась царевна.