Терри Брукс - Черный камень эльфов [litres]

– Что ты чувствуешь после того, как убила человека? Я хотел уберечь тебя от этого чувства. Ни благие намерения, ни правильность поступков не имеют никакого значения. В результате тебе все равно плохо, очень плохо. Возникает ощущение, что часть тебя украли. Я не хочу, чтобы тебе причиняли боль. Ни в прямом смысле, ни в переносном.

Тарша отпустила его. Выражение ее лица было непроницаемым. Если ее и задели его слова, то она этого не показывала.

– Что вы сделаете с теми, кому удалось уйти? – неожиданно спросила она. – Они приходили уже дважды и вновь могут явиться сюда, не так ли?

Его ответ был кратким:

– Мы имеем дело с Орсис – гильдией убийц. Их репутация хорошо известна. Если уж они взяли заказ, то постараются выполнить его, чего бы это им ни стоило. Сколько бы времени у них ни ушло, сколько бы людей им ни пришлось нанять – они будут приходить за мной снова и снова, пока не убьют.

Она уставилась на него.

– Как положить этому конец?

В его глазах сверкнул металл.

– Они уже дважды нападали на меня, и напрасно. Вместо того чтобы ждать третьего нападения, я сам нанесу им визит.

Он наклонился ближе.

– Хочешь пойти со мной? Ты, кажется, просто рвешься в бой.

Тарша, не задумываясь, кивнула.

– Тогда давай найдем их, ты и я, и положим этому конец!

Когда Таво Кайнин встал в дверях и выглянул на улицу, окружающий мир показался ему очень спокойным. Наступил полдень, день обещал быть сонным и безветренным. Ослепительный солнечный шар висел в безоблачном осеннем небе, а листва на деревьях уже начала менять цвет: ее яркие цвета резко контрастировали с глубокими зелеными оттенками хвойных деревьев. Вдали кружили ястребы, высматривая в траве добычу, но ближе к тому месту, где стоял Таво, птиц не было видно, как и не было слышно их пения.

Таво нравилась тишина. Она куда приятнее отчаянных криков.

Он понимал, что ему, пожалуй, следует уйти, но что-то удерживало его. Не страх, не потрясение и не ярость – все эти чувства исчезли после убийства. Теперь он был абсолютно спокоен. Возможно, именно это и удерживало его, не давало уйти, заставляло разглядывать лес вокруг. У него ушло много сил, чтобы прийти сюда и убедить самого себя, что ему следует совершить задуманное. Последние несколько лет его мысли беспрестанно путались. Но теперь в голове прояснилось, от сердца отлегло. Эти чувства стали ему наградой за то, что он с таким трудом все исправил. Теперь, когда он покончил с источником своих проблем, ему стало намного лучше.

Но покончил ли? В этом он сомневался. Немного.

В конце концов, она оставалась на свободе. Она оставалась где-то там, далеко.

Таво на мгновение оглянулся, но ужас от увиденного заставил его немедленно отвернуться. Весь дом внутри был залит кровью. Кровь была везде: на полу и стенах, на мебели, а кое-где даже на потолке. Кто знал, что в человеке столько крови? Ну, точнее, в двух… Куда она вся влезала? Он ухмыльнулся при мысли о том, что кровь «влезает» в человека. Она просто там помещается – и все. Наверное.

Таво осмотрел себя с головы до ног. На нем тоже было много крови. Очень много крови. Кое-где его одежду покрывали сухие коричневатые пятна, но в других местах кровь оставалась ярко-красной и блестящей. В конце концов, он не торопился, тщательно провел очистительный ритуал, чтобы освободиться, потому что иначе так и остался бы в тюрьме. Как долго они умирали? Он не мог сказать наверняка. Ему казалось, что это продолжалось целую вечность, но он понимал, что сильно преувеличивает. Наверное, у него ушел час – или немного больше, совсем немного.

Они сами виноваты. Они не должны были бросать его одного. Они должны были беспокоиться о нем, должны были выяснить, что с ним происходит – что с ним делают. Вместо этого, когда он бросил правду им в лицо, они заявили, что ничего не знали. Его родители утверждали, что ничего не знали. Но ведь они знали, где он находится, не так ли? Знали с самого первого дня, когда отвезли его туда и бросили на произвол судьбы.

Неужели они считали, что достаточно просто верить в то, что он в хороших руках, – верить и даже не пытаться узнать, так ли это? Ну, теперь они знали правду. Они умирали, слушая правду, которую он кричал им в лицо. Слушая его рассказ о том, что с ним делал дядя, в какие игры они играли и что ему, их сыну, довелось пережить. Они услышали, что дядя слишком часто пытался заставить Таво смириться, слишком часто пытался подчинить племянника своей воле.

Убить дядю оказалось довольно просто – достаточно было однажды решиться на это. Но убийство родителей потребовало от него большего. Гораздо большего.

Они сражались отчаянно. Таво этого не ожидал. Он думал, что они с радостью примут смерть от его рук, признают необходимость этого, как признал он сам. Он думал, что они осознают свою вину, видя его ужасное эмоциональное состояние, его неистовство и смятение. Но они ничего не признали, не признали до самой своей смерти. Они сражались с ним изо всех сил, пытались не дать ему совершить то, что он обязан был сделать. Они снова и снова бросались на него, колотили разбитыми в кровь кулаками, как будто у них еще оставался шанс уцелеть, даже когда уже стало очевидно, что никаких шансов нет и быть не может.

Они выкрикивали его имя. Они вопили и визжали.

Таво вернулся в дом и еще раз посмотрел на них – убедиться, что они мертвы. Хотя сомневаться не приходилось. От них почти ничего не осталось. На полу валялись лишь бесформенные, окровавленные кучки, в которых с трудом можно было распознать двух человек. Впрочем, Таво давно перестал думать о них как о людях – такое презрение он к ним испытывал.

Столько крови.

Он пришел домой не для того, чтобы убить их. Он пришел домой, чтобы заставить их смириться с тем, что они с ним сделали. Но затем он обнаружил, что она исчезла (он больше не мог произносить ее имя, даже мысленно), и потребовал сказать, куда она ушла. Но они начали юлить и изворачиваться – как глупо с их стороны! Стали откровенно лгать. Велели ему вернуться туда, откуда он пришел, и оставаться там до ее возвращения. Будто она когда-нибудь вернется. Он расправился с человеком, которому они доверили его. С этим чудовищем. Зачем они поручили сына такому… извергу? То, что ему пришлось страдать и вытерпеть от этого животного, – такое простить нельзя. Член семьи? Любящий дядюшка? Таво будет там хорошо? Как много лжи! Ложь оказалась их проклятием. Все они заплатили за то, что с ним сделали.

Таво безучастно рассматривал дело своих рук, вспоминая подробности возвращения домой. Их лица, когда он появился у двери, – искаженные смешанным чувством изумления и страха. Их попытки спасти друг друга – такие жалкие и безнадежные. Их крики, когда они умоляли его остановиться и подумать, что он делает. Слабые подергивания рук и ног, когда их голоса уже смолкли, а жизнь постепенно вытекала из их тел.