Вик Джеймс - Сияющие руины [litres]

Конечно, Гавар видел Милмур. Дважды там был. Он убедил себя, что место это отвратительное, но только потому, что это самый старый рабский город, и потому что жители Манчестера, которых туда отправляют, – жалкие смутьяны и сами во всем виноваты. Но рассказы людей из Бора и спасенных из Фулторпа ясно дали понять, что жестокие условия Милмура – норма, а не исключение.

Гавар выслушал страстные осуждения Мидсаммер Равных и обнаружил, что согласен с каждым ее словом.

Ошеломленный, в благоговейном ужасе, он, как и все остальные, наблюдал за разрушением Дома Света. Взрыв сгустка Дара заставил его вздрогнуть. И золотая дымка над развалинами поразила его не меньше, он вспомнил, как струился золотой пылью Дар, покидая Мейлира Треско, как он, разбитый, воющий от боли, лежал на полу Дома Света. Его Дар, вырванный из него Крованом, золотистым облачком поднялся, чтобы пробиться сквозь крышу и раствориться в пульсирующем космосе света.

Гавар на мгновение задержал дыхание, пытаясь предугадать, может ли случиться что-то еще. Нечто подобное разрушению бального зала Кайнестона тетей Эвтерпой, после которого само пространство каким-то странным образом исказилось. Но никакой катастрофы не последовало. Окружающее пространство не засосало в параллельное измерение – непостижимое, сверкающее и жестокое.

Но то, что произошло потом, было не менее жестоко. Он увидел тревогу на лице Мидсаммер, затем панику и страх. Ее руки двигались неловко. Неестественно.

Когда драконы нацелились на нее, Гавара охватил ужас. Существа устремились к ней в совершенном единстве, словно запряженные в колесницу. Приближаясь к земле, они чуть повернули головы в стороны и схватили ее зубами за ноги и плечи. Это была не атака, которую можно было отразить Даром, в работе Дара Мидсаммер произошел сбой, и она перестала контролировать драконов.

Гавар услышал крик Мидсаммер, когда ее подняли в воздух, и отвел взгляд, чтобы не смотреть на то, что, как он знал, будет дальше.

Затем Вестминстерские ворота распахнулись и появился отец. На лице маска непринужденной властности льва, которая сходила с него только тогда, когда он был пьян или в ярости. Он потянул, поправляя, манжеты своей рубашки, как будто только что выполнил пустяковое задание и хорошо себя показал. Он направился к сцене, Боуда, цокая каблуками, следовала за ним. Она провела ночь, демонстрируя, как ее Дар спасает от пожаров бесценные объекты Лондона. Но она не смогла – или не хотела? – спасти Мидсаммер.

Это одергивание манжет взбесило Гавара. Манерный жест отца свидетельствовал, что он крайне доволен собой. С какой стати ему быть довольным?

Ответ был слишком очевиден.

Отец поднялся на сцену. Его лицо сделалось мрачно-спокойным. И пережившие шок демонстранты, глядя на него, тоже успокоились. Лорд Джардин излучал уверенность.

И еще… силу Дара.

Никто никогда не считал, что отец обладает каким-то особенно сильным Даром, что само по себе удивительно, ведь он происходил из выдающегося рода. Гавар полагал, что, до тех пор пока страна не полетит ко всем чертям в ад, ни у кого из них нет особой причины показывать, на что способен их Дар. В минуты бешенства его сила Дара, спонтанно вырываясь, била окна. Мать с удовольствием тратила свой Дар в саду Кайнестона, и выращенные ею цветы брали призы на деревенском празднике, который ежегодно устраивался в поместье. Сильюна часто видели в комнате тети Эвтерпы безвольно лежащим с пустыми глазами, он «навещал» тетю в ее беспробудных грезах. Отец ничего такого никогда не делал.

Чем же он занимался все эти годы? Он стяжал политическую власть, несмотря на то что был жестоким и неприятным человеком. Он, не зная числа, укладывал женщин в постель, будучи всегда пьяным и не таким красивым, как его сын и наследник. Разумеется, во всем этом ему помогало всеобщее благоговение перед родом Джардинов.

И несомненно, Дар. Такое его свойство, которое ученые назвали «сила убеждения».

Отец стоял на сцене и что-то негромко говорил. Толпа жадно ловила каждое его слово. Похоже, он восхвалял Мидсаммер так же, как и Дину Матраверс, в духе: она была смелой девушкой с добрым сердцем, которую подло сбили с толку. И он, разумеется, обязательно найдет и накажет тех, кто это сделал. Она обладала необыкновенным Даром, но ее погубила излишняя самонадеянность, слишком непосильную задачу поставила перед собой. В какой-то момент потеряла контроль над своими драконами, и случилось непоправимое.

Если отец имел дар убеждения, то все вставало на свои места. Понятно, почему мать, бывшая, как всем известно, в молодости живой и энергичной, в замужестве стала беспрекословно послушной. Почему Предложение Зелстона отменить безвозмездную отработку было так решительно отклонено, хотя Гавар знал – должно быть, и Мейлир Треско знал, когда проводил кампанию в поддержку Предложения, – что в сессионном зале парламента были сторонники простолюдинов. Почему до сих пор никто не поднял вопрос о прекращении чрезвычайных полномочий отца и избрании нового канцлера? И никто не выступил против возвышения Джардинов до положения Первой семьи.

Почему Гавар не отказался от своего наследства и не сбежал с Лией?

Хотя, возможно, отец здесь ни при чем, просто он сам – трус.

Нет, он не станет списывать собственные ошибки на чужой счет, но не спать ему спокойно, если он закроет глаза на все, что творит отец. Теперь понятно, почему Мидсаммер в последние минуты выглядела такой испуганной. По-видимому, отец «убеждал» ее призвать драконов атаковать ее саму. Он находился на достаточно близком расстоянии, за Вестминстерскими воротами, чтобы его «убеждение» смогло сработать.

А сейчас полюбуйтесь: толпа, которая всего несколько минут назад протестовала против злоупотреблений и деспотии Равных, радостно приветствовала разрушение драконами Дома Света, а потом в один голос скандировала «Все равны!», теперь внимательно слушает слова ложного сочувствия и внимает пустым обещаниям.

Гавар даже приобнял за плечи подругу Мидсаммер Лейлу. Та положила голову ему на плечо, как будто его сила была единственным, на что она могла сейчас опереться. Гавар увидел ее живот: еще один ребенок, который, как Либби, вырастет без матери.

И эта мысль решила все.

Меткий стрелок Гавар Джардин – так над ним издевались, когда смерть Лии была выдана за его промах на охоте.

«И как могли люди, вполне здравые, проглотить эту абсурдную историю? – внезапно подумал Гавар. – И здесь сработала способность отца „убеждать“?»

Прозвище сочли забавным, потому что Гавар действительно был отличным стрелком. Лучший в Гэмпшире, способный попасть в мелкую птицу на лету.

Гавар достал из-под своего кожаного плаща пистолет, который всегда носил с собой. Он унес жизнь Лии, и поздно о чем-то жалеть. Ее не вернуть. Он поцеловал прохладный металл и прошептал ее имя.