Ричард Морган - Стальные останки [litres]

В нижней части овала зеленые и желтые огоньки скапливались, образуя подобие глаз, и это ничуть не смягчало впечатление.

Она знала – потому что кириатские инженеры, которые вытащили Ангфала из корпуса брошенного огненного корабля и установили его здесь, рассказали об этом, – что сознание Кормчего занимало этот с виду органический бардак целиком, без остатка, но толку от знания было немного. Нравилось Арчет или нет, она по привычке, инстинктивно обращалась к этой похожей на паука висящей конструкции, будто именно в ней…

Ну вот, опять.

– Итак, чего ты хочешь? – спросило существо.

– А разве я должна что-то от тебя хотеть? – Она оторвала взгляд от скопления огоньков и демонстративно уставилась на окно. – Может, мне просто захотелось поболтать.

– Что ты говоришь? – Голос Ангфала особо не изменился, но Арчет показалось, что в тоне вопроса проскользнул намек на жестокость. – Мы что, будем вспоминать о былом? О славных временах, когда твой отец и Грашгал были живы, а мир казался более красивым и благородным местом?

Арчет подавила обиду, старую знакомую боль.

– Насколько мне известно, – ровным голосом произнесла она, – Грашгал еще жив. И откуда тебе знать наверняка, учитывая тот факт, что когда тебя вырезали из обломков, большая часть твоих органов чувств осталась в корпусе.

Кратчайшая пауза.

– Арчет, дочь Флараднама, ты пришла ко мне с ускоренным пульсом, расширенными зрачками, приливом крови к грудям и малым половым губам – впрочем, он уже убывает, – а также не вполне стабильным вокальным диапазоном, и все это симптомы смеси сексуального возбуждения и злоупотребления кринзанцем, каковая комбинация, кстати, не очень подходит твоей физиологии, да и любой, за исключением очень юных существ. И ты пялишься в окно, которое закрыто шторой. Итак, мы оба знаем, что не все мои органы чувство остались в обломках корпуса, а ты пришла сюда не ради светской болтовни.

Опять наступила тишина. Ей показалось, или один-два огонька в витках Ангфала не то изменили цвет, не то стали ярче?

– Мне двести семь лет, – сказала он. – Это молодость по кириатским меркам.

– Да, но не для полукровки.

Ее терпение лопнуло, и в разрыве сверкнул отливающий сталью гнев.

– Слышишь, хреновина! Грашгал жив и здоров, сейчас он в лучшем мире, и ему очень весело.

– Грашгал мертв, – терпеливо проговорил Кормчий. – Остальные тоже. Кириаты едва пережили путешествие по быстрым тропам, когда попали сюда, а ведь сила была на пике, научные знания отточены, умы не повреждены. Стихии, с которыми они повстречались, превзошли все. Твои предки явились сюда не по собственной воле, Арчет, что бы ни гласили хроники. Они потерпели кораблекрушение и остались на четыре тысячи лет не потому, что им понравился пейзаж. Они боялись, что возвращение их погубит.

Гнев подвел Арчет – она взглянула на его яркое, зазубренное острие со стороны и испытала усталое разочарование. Этим путем желаемого не добиться.

– Кое-кто говорит, что переход открыл их разум, – предположила она. – Наделил способностью мысленно проникать сквозь время. Не сломил, но вознес.

– Ну да, ну да, – насмешливо отозвался Ангфал. – Так сильно, что самые вознесшиеся – самые, по твоим словам, способные – ушли в пустыню, чтобы осмыслить свои видения, и, кажется, забыли о еде.

– Не все.

– Большинство.

– Ты говоришь о крайних случаях. Но в целом как раса мы свыклись с этим миром.

– Мы? «Мы» как раса?

– Не цепляйся к словам. Кириаты как раса адаптировались. В конце концов это сделало их сильнее, позволило выдержать обратное путешествие.

– О, ты пишешь научный трактат? С удовольствием ознакомлюсь с доводами.

– Мне очень жаль, Ангфал, что тебя оставили здесь.

Даже крик не сумел бы так резко оборвать торопливую словесную пикировку. На этот раз молчание длилось дольше. Тот факт, что витки и выпуклости Кормчего застыли в полной неподвижности, внезапно показался чем-то неправильным и нелепым, немыслимым сдерживанием его природного эмоционального строя и реакций. Она присмотрелась к огонькам – не изменились ли? Но те горели ровно, цвет остался прежним.

«Кормчие – не люди, Арчиди, – сказал ей отец, когда она была еще маленькой. Он говорил на высоком кирском и слово «люди» было тем самым, которым кириаты обозначали себя. – Они совсем не похожи на тебя, меня или твою мать, даже на наши души в бутылках или ящиках. Они нечто… иное. Помни об этом, когда придется иметь дело с ними. Они не люди, хоть иной раз у них хорошо получается таковыми притворяться».

В тот раз малышке Арчет показалось, что ее предупреждают о каких-то демонах.

– Тебя они тоже бросили, – наконец проговорил Ангфал.

– Да, и меня.

Опять тишина. В открывшейся пустоте роились воспоминания, отягощая криновое похмелье. Она пристально глядела на поблескивающее, расчлененное железное чудище на стене, выступы и витки его тела и пыталась найти внутри себя похожее спокойствие.

– Ну ладно, – голос Ангфала нарушил молчание. Посторонний ни за что бы не понял, какой разговор между ними состоялся. – Чем могу быть полезен, Арчет Индаманинармал? О чем ты хотела со мной поговорить?

Они перебили Хейлу голени булавой, быстренько вытащили из него сведения о том, где найти инструменты, и оставили работорговца лежать в полубессознательном состоянии. Гирша усадили как можно удобнее возле противоположной стены, положили ему на колени заряженный арбалет и отправились за болторезом.

– Так это правда? – спросил Эрил, когда они мчались по темному коридору с другой стороны внутреннего двора. – Ты действительно убил дракона?

– Как бы да. А что?

– Ну… тебя же не называют Драконьей Погибелью?

– Нет.

Наемник ненадолго замолчал, явно желая спросить что-то еще, но не зная, как высказаться, не оскорбив.

– Никогда не видел дракона, – прознес он наконец.

– Поверь мне, лучше тебе его и не увидеть.

Они опять замолчали. Достигли конца коридора, отыскали лестницу вниз.

– Он, э-э, все время называл тебя извращенцем.

– Ага.

– Да, ну-у… – Эрил тяжело вздохнул и сдался. – Вот подонок, верно?

– Это точно.

Внизу, как им и было сказано, обнаружилась дверь с простеньким висячим замком. Эрил пнул ее без лишней суеты, продемонстрировав изрядный опыт в подобных вещах. После пары сокрушительных ударов каблуком по замку дверь открылась внутрь, повернувшись на петлях, и они очутились в длинном подземном помещении, вдоль одной стены которого стояли клетки. Свет Ленты просачивался через окна под самым потолком с тяжелыми балками, почти как в обители «веселых девиц», с тем же эффектом; бледного серебристого свечения едва хватало, чтобы разглядеть фигуры, съежившиеся в задней части каждой клетки, на полу. В основном это были девушки, один или двое могли оказаться парнями – впрочем, разницу скрывали серые, поеденные молью одеяла, в которые кутались несчастные, будто силясь раствориться в сумерках. Запавшие, круглые от ужаса глаза и скрюченные позы лишали их пола. Каждый пленник заметно съеживался, когда рядом с его клеткой раздавались тяжелые шаги, и крепче прижимал к себе одеяло, словно его могли отнять. Один или двое узников хрипло завыли, но было трудно понять, кто именно издавал эти звуки – они пробирались сквозь прутья клеток и заполняли все помещение, как неослабевающий шум дождя. Рингил тотчас заскрежетал зубами. Он не слышал подобного с самой войны.