Соня Фрейм - Улей [litres]

Ее брови механически поднялись, но выражение лица не изменилось.

– Ну и молодец.

– Просто хотел с тобой поговорить о том, насколько твои ожидания… ну, вообще… оправданны, – зацедил он.

Его смерили вопросительным взглядом: Данила вступал на очень скользкую тропинку. Сказать всю правду он не мог: за это ему вырвала бы язык Кларисса. Однако Хаблов знал много способов намекнуть. Можно сказать, это было по его части.

Взгляд Рут не отпускал, и он ощущал, как его придавливают к месту, словно зазевавшуюся мошку.

– Спасение застрявших мертвых – очень деликатный процесс. Потому что души… могут и сами вылезти из тупика, – слегка приврал он. – Где гарантия, что Винсент еще там?

Данила пока не стал сообщать, что тот куда-то исчез с Перекрестка. Рут молчала, и ему приходилось говорить дальше.

– Сомневаюсь, что она его вернет. Могу ошибаться, но что-то мне подсказывает: зря ты на нее батрачишь.

– Ты что-то знаешь? – сощурилась она.

– Просто подумай над моими словами.

Издав тонкий смешок, она отвернулась. Данила не знал, что Рут чувствует Винсента, слышит его во сне.

Но слова Хаблова расшевелили подозрения, потому что уже несколько недель он молчал. Ее сны опустели без его голоса. Она могла выйти на Перекресток через чужой контракт, но не нашла бы его, потому что это место существует в миллионах измерений. Винсент остался в реальности-тупике, куда после воскрешения хода не было.

Данила смотрел на нее говорящими глазами, в которых читалось: «Беги!».

«Ты – последнее звено в системе», – всегда шипела ей в ухо ведьма.

Шестерка, никто.

Что если ее действительно обманули? Много она знала о Перекрестке, Господах и контрактах, когда выброшенная назад, в свое тело, приползла к ведьме в ту дождливую ночь? Куда ей было идти? Больше ей никто помощь и не предлагал.

Данила неотрывно следил за ней, пытаясь понять, когда будет лучше снова вклиниться в наступившей тишине.

– Тогда почему я жива? – нарушила затянувшуюся паузу Рут. – Если Винсент переродился, я тоже должна. В этом смысл нашей связи.

– Может, перерождение – не единственный способ побега, – дернул бровями Хаблов.

– И что ты предлагаешь?

Он встрепенулся, а глаза привычно забегали из стороны в сторону. Так было всегда, когда на языке вертелся очередной сомнительный план.

– Вали от нее, Рут, прямо сейчас. Забудь про Винсента – какая разница, где болтается его душа? Да, ты заключила контракт на Перекрестке миров, и, значит, его нельзя нарушить. Но у тебя есть лазейка: ты заключала контракт, будучи мертвой! Если контракт подрывается одной из сторон, Страж выпивает жизнь виноватого. А что тебе грозит? Он ничего с тобой не сделает. Это парадокс: ловушка и одновременно спасение. Твой контракт как бы есть – и при этом его нет, понимаешь? Я – инсайдер и уже знаю этот бизнес изнутри. Беги и живи в свое удовольствие! Ты можешь наслаждаться жизнью, просто не хочешь.

Рут уставилась на него в напряжении, пока не веря. Под прицелом ее тяжелого взора он нервничал, но не останавливался:

– Мы с тобой оба оказались в этой игре не по своей воле. Но все наши контракты связаны. Летит один – летят к чертям все. Если твой невыполним, цепочка в итоге приведет к тому, что и мой контракт со служением Господам не имеет смысла. Потому что Кларисса не сможет осуществить их волю, если ты не закончишь сбор крови. А ты просто не должна ничего заканчивать. Моя служба тоже обнуляется. Значит, если выйдешь из игры ты, выйду и я. И мы будем путешествовать, питаться полуфабрикатами и засыпать пьяными где-нибудь у моря. Доверься мне, Рут.

Это могло бы стать прелюдией к современной сказке о доброй фее. Столько обещаний.

Однако их сказка – это королевство кривых зеркал. Все тут играли искаженные, глупые роли. Рут была не принцессой, а вечной золушкой. Хаблов же походил на придворного шута, от чьих ужимок никому не смешно.

– Спасибо, – пробормотала она, – но мне нужно завершить обещанное. Я не знаю, что с Винсентом. Если Кларисса меня кинет, ей тоже конец. Сам говоришь, Страж выпивает чужие жизни. Значит, у нее нет выбора, ей надо найти способ его вернуть. И она уж постарается ради своей шкуры.

– Дура! – внезапно завопил Данила. – У тебя есть лазейка сейчас, пойми же ты! К черту, что там с Клариссой будет! К черту Винсента!

– Я понимаю тебя, – вдруг спокойно сказала она. – Ты хочешь вернуть себе свободу. Однако выйти из игры можешь, только если нарушится вся система контрактов.

Хаблов раздраженно цыкнул. Ну просекла она его. Но он не врал насчет Винсента.

– Да почему ты вообще попросила вызволить какую-то заблудшую душу?! Ты что, знала его при жизни? – раздраженно спросил он.

– Нет. Но сам он не выберется.

В Даниле клокотала желчь. Во-первых, его оскорбили в лучших чувствах (когда он вообще что-то обещал девушке?). Во-вторых, срывался план побега. А все из-за упрямства и недоверия Рут. Ей хоть намекай, хоть прямым текстом…

– Я тебя предупредил, – отрывисто бросил он, проводя пятерней по уложенным волосам. – Пока.

Стремительно ушел и не закрыл за собой дверь. Некоторое время до нее еще доносились его удаляющиеся шаги по лестнице. Если начистоту, Рут с самого начала подозревала, что в обещаниях Клариссы может быть подвох. Но куда двигаться без нее, она не знала.

Данила сейчас вовсю на что-то намекал, но так и не сказал прямо. Зато его интересы Рут увидела в два счета, потому что знала как облупленного.

Но как понять, что скрывает бабка? И почему Винсента больше не слышно?

«До цели доходят только одержимые. Подселяй к себе беса и действуй!» – приговаривала Рут все время, и это стало ее личным заклинанием.

Цель вызволить Винсента с каждым днем все больше походила на мираж.

Но этой ночью он впервые приснился ей во плоти. Раньше являлась только статуя Стража, взывающая к ней его голосом, теперь же Винсент проступил как наяву. Слегка безумные зеленые глаза смотрели прямо в ее распахнутое сердце, и сквозь туман сновидений доносились дрожащие слова:

«Все вокруг врут, Рут. Слушай только меня. Лови мои слова. Тяни их, как веревку из тьмы, и за ней выйду к тебе и я».

Всю дорогу до дома Клариссы Данила пинал перед собой банку из-под «ред булла». Ему нравился этот звенящий звук. Допинав до крыльца, он отвесил по ней такой удар, что она улетела по диагонали и воткнулась в живую изгородь соседского дома.

Привидения, как же! Единственный, кто тут отсвечивал, так это он сам, потому что Рут никогда не воспринимала его всерьез и в свою душу не пускала. Из всех темных колодцев в мире она была самым черным.

Что в Винсенте такого? Медом помазан? Золотом облит? Она цеплялась за него так, будто он был для нее божественным откровением.