Соня Фрейм - Улей [litres]

Она рассеянно посмотрела на него, словно мимоходом.

И сердце ушло в пятки.

Один глаз – желтый, другой – голубой.

Желтый подмигнул ему, весело, с намеком.

– Кларисса, чтоб тебя… – сказал он по-русски.

Та сверкнула очередной улыбкой, и он начал узнавать в этой свежей фее знакомую гаденькую ведьму. Черт, а горячая она была штучка в молодости!

В ее мимике проступили знакомые хищность и порочность. Запоздало Данила отметил и наряд девушки. Платье в обтяжку с рисунком в виде шкуры зебры, малиновые полусапожки и жакет в золотых заклепках. Не надо было даже ей в глаза смотреть, догадайся он оценить ее наряд раньше.

Кларисса уселась поудобнее на высоком стуле и пригубила кофе, не отрывая от Хаблова своих дивных глаз в обрамлении густых ресниц.

– Хороша?

– Снял бы тебя в обычных обстоятельствах.

– Ой, ну это лучший комплимент, – захохотала она. – Что не летишь-то, голубь? В аэропорт приехал чаи гонять?

– Как ты меня нашла? – не стал он даже отвечать на ее ехидный вопрос.

– А что тебя искать? – махнула она рукой. – Ты и так всегда под боком, прятаться еще не умеешь.

В молчании они посидели минут пять. Данила перебирал ремешок своих наручных часов, продолжая глядеть по сторонам. Его душило предчувствие: вот-вот что-то произойдет… Кларисса тоже словно выжидала, и не разобрать, что у нее опять на уме.

Наконец он решился спросить:

– Ты вообще в курсе, что натворила? Я видел, как Оса из мужика вылупилась.

По ее губам пробежала коварная улыбка, и она наклонилась через стол, почти уткнувшись в него носом.

– На все воля божья, слышал такое? Это их план, а не мой.

– И что будет? – мрачно спросил он, отодвигаясь от нее.

Как только он понял, что это Кларисса, девушка сразу перестала казаться ему лакомым куском, хотя на задворках сознания все еще бурлил когнитивный диссонанс. И хочется, и тошно. А она, похоже, с ним заигрывает. Ну и бабка…

Кларисса нахмурилась, слегка раздосадованная его реакцией, но снизошла до ответа:

– Будет конец всему. Людей сожрут до единого. Если дать Осе развиться, она может вырасти размером с дом, с небоскреб. А у нас тут такие благодатные условия для пропитания. Их невозможно остановить. Ни одна бомба их не уничтожит. И, знаешь, давно думала об их природе… Вселенная – все-таки поразительно логичный организм, – она закинула ногу на ногу и принялась со вкусом рассуждать дальше: – В ней заложено все, как в какой-нибудь «бокс-мастер» от KFC. Все начала и концы. Есть созидательная сила – Пчелки-боги, способные ткать дивный узор миров и вырастить жизнь… И есть их полная противоположность – Осы. Но они не зло – просто выражение другой стихии: разрушения. Боги вовсе не главные, это лишь сущностная материализация одного из механизмов жизни. Думаю, что Пчелки не могут сдерживать Ос меж мирами вечно. Однажды те прорвутся и уничтожат все, что Пчелы создали… Так должно быть. Вселенная сама себя порождает и сама себя пожирает. Поэтому я хорошо к Осам отношусь. Они естественны.

Хаблов слушал ее, вытаращив слегка воспаленные глаза.

Что она несет?… Почему ему всегда попадаются исключительно больные на голову?

Какая тут естественность, когда люди взрываются и из них лезут какие-то Чужие? Но он слушал и молчал. Он всегда так делал, когда не знал, как себя повести.

Пальцы Клариссы беспечно покручивали стакан с кофе: для нее рассуждения обо всем этом казались сущим пустяком.

– Так тебя тоже сожрут, красавица, – с жалостью сказал он ей.

– Не-а, – помотала она головой. – Я выживу, милый. Потому что я – ведьма. Скоро буду идти по руинам человечества, а затем уйду в другой мир-ячейку. Знаю, как это можно сделать. Рассказать?

Данила поймал нужную информационную ниточку и обратился в слух. Кларисса его хорошо поняла и, снова интимно наклонившись поближе, сообщила:

– Надо говорить со Стражем. Он только кажется истуканом, который затыкает входы и выходы. Но он разумен и знает куда больше богов. Он сделан из их костей и пыли времен. Страж повидал больше них на Перекрестке. С ним тоже можно торговаться и заключать сделки, понимаешь, да? И как только я узрею начало конца, пойду в другой мир, лучший мир, где природа девственно прекрасна, а людей нет и в помине.

Ему стало смешно от ее цинизма.

– А ко мне что ты прицепилась? – спросил он. – Вали уже.

– Глупый ты, Хаблов, – разочарованно протянула она. – Мог бы со мной пойти, спасся бы.

– Я тебе нравлюсь, – сказал он проницательно. – Запала на меня.

– Ну, будь я той бабкой, постеснялась бы, – зевнула она. – А сейчас мне море по колено. Ты меня вроде как пытаешься ненавидеть, но уже давно понял, как только стали работать вместе…

– Что понял?

Кларисса соскочила со стула, торопливо оглядываясь:

– Что мы из одного теста. И нравится тебе или нет, но будем друг друга в любом деле понимать, хотя тебя пока такое сходство расстраивает. Все, пора мне. Ты посмотри… – в ее разноцветных глазах мелькнуло что-то снисходительное, – как вообще дела пойдут, и реши, хочешь тут остаться или нет. Ну, до встречи…

И она живо засеменила к выходу, виляя ягодицами. Двое мужчин, сидящих за соседними столами, чуть шеи не свернули, пытаясь уследить за траекторией ее подпрыгивающих булок.

Хаблов только закрыл лицо руками, как до встречи с ней. Принимать решения – не его конек. А Господа ведь на это намекали. Послушай Клариссу и иди за ней. Шли бы они в Хаос с такими подсказками, та еще благодарность! Решили уничтожить мир, который он, в общем-то, любит, а он ради них в лепешку расшибался.

Но их совет застрял в голове…

Мысль додумать он не смог, потому что внезапно голос в громкоговорителях, бубнящий в фоновом режиме, стал необычайно отчетливым:

– ВНИМАНИЕ! В СВЯЗИ С ЭКСТРЕННОЙ СИТУАЦИЕЙ ВСЕМ ЗАПРЕЩЕНО ПОКИДАТЬ ЗДАНИЕ АЭРОПОРТА.

Что еще за…

Люди стали тревожно оглядываться. Многие замерли, где стояли, выронив сумки и чемоданы.

А затем на стеклянный фасад аэропорта что-то тяжело прыгнуло, и по всему залу разнесся нестройный людской вопль. Данила повернулся и издал стон.

Оса размером с автомобиль прилипла к стеклянной стене и смотрела на разбегающихся во все стороны людей. В лаунже остался торчать он один.

Глаза были прикованы к этому странному, уродливому созданию. Брюхом Оса прижималась к стеклу: он мог разглядеть ее жвала, усики и нижние челюсти. Все это шевелилось и источало мерзкую слизь.

В голове прозвучал неизвестно откуда всплывший голос его учительницы биологии, еще из Уфы:

«Голова, грудь и брюшко резко обособлены. На заднем конце брюшка имеются придатки: жало, сверло или яйцеклад, состоящие из стилетов…».

Оса вызывала отвращение и при этом любопытство. Хотелось рассмотреть, как у нее все это работает.