Майя Мотейн - Магия тьмы

– Конечно, задумывался. – Она закатила глаза. – Но думать – это одно, а делать – совсем другое. У тебя походка maldito павлина, и я сомневаюсь, что от этой привычки можно просто отказаться усилием воли. – Финн посмотрела на его узкие бедра.

– У меня походка павлина? – повторил он, не зная, обижаться ему или удивляться.

– Ты ходишь, задрав нос.

– Qué? – Проследив за ее взглядом, Альфи выставил перед собой руки. – Ничего подобного!

– Я лишь говорю, что все твои движения – это движения принца. И если ты хочешь пройти по тюрьме, не привлекая к себе внимания, стоит поработать над походкой.

Альфи скрестил руки на груди, и Финн опять увидела, как внутренняя борьба отражается на его лице: гордость и желание все сделать правильно. Победа осталась за последним.

– Покажи мне, – искренне попросил он. – Пожалуйста.

Встав с кровати, Финн стала разучивать с ним другую походку – как сутулиться и прихрамывать, а не расхаживать, горделиво задрав нос и расправив плечи, как и полагалось члену королевской династии. Поработали они и над голосом, ведь мудрые брухо в годах обычно говорили тихо и чуть вкрадчиво.

Когда им удалось добиться немалых успехов, Альфи уважительно прищурился:

– А ты действительно в таком разбираешься.

– Жизнь у меня такая.

Или была такая, подумалось ей, прежде чем Коль лишила ее пропио . Финн нахмурилась.

Альфи поймал ее взгляд, и в его золотистых глазах читалась столь искренняя забота, что у девушки мурашки побежали по коже.

Ей не нравилось, когда он так смотрел на нее.

Всю свою жизнь она играла чью-то роль. И достигла немалого мастерства в том, чтобы уметь заглянуть за чужую личину, увидеть истину, скрытую маской. Быстро и безжалостно. Но когда Альфи смотрел на нее вот так, склонив голову, задумчиво и тактично, она самой себе казалась голой, будто принц мог открыть все ее тайны.

– Все, с меня хватит. – Финн скрестила руки на груди. – Ты почему на меня так смотришь? Давай без обиняков.

Альфи покачал головой.

– Как тебе удается не утратить себя?

– Qué? – Девушка удивленно прищурилась.

– Если ты меняешь личины, как я меняю плащи, как тебе удается оставаться самой собой?

Финн присвистнула. Какую, должно быть, изнеженную жизнь вел этот принц, раз он не видит в ее способностях возможность обрести свободу. Финн могла стать кем угодно, а значит, и вовсе никем. У людей с одним обликом и одной жизнью были свои слабости и уязвимости. Было то, чем можно воспользоваться. То, чем можно сокрушить. Но когда ты никто, тебе нечего терять – и нечего приобретать. В этом и состояла подлинная свобода, простая и незамутненная.

– Это самое лучшее. – Она пожала плечами. – Если менять личину по щелчку пальцев, становишься неуязвимым. Благодаря моему дару я в безопасности, ведь никто не сможет навредить мне.

Альфи помолчал, хмурясь, будто девушка сказала что-то очень печальное, а вовсе не радостное.

– Но тогда тебе и помочь никто не сумеет.

Финн будто ощетинилась. Обычно ее мысли о таком текли плавно, как мед, сейчас же пустились вскачь. Ей не нравилось, с какой легкостью этот принц всего парой слов мог обратить ее главную силу слабостью. И ее слова, казавшиеся ей такими бойкими, теперь вызывали стыд своей прямолинейностью. Раз Финн так хотелось оказаться неуязвимой, значит, кто-то ей уже навредил. Дотянулся до нее и сломал. Раз ей так хотелось менять облики и личины, значит, ее подлинный облик, лицо, с которым она родилась, вызывает в ней такое отвращение, что ей не хочется никому его показывать. И раз уж принц это видел, значит, видят и остальные.

« Что же ты такое натворила, отчего тебе больше никогда не хочется видеть собственное лицо? Что заставляет тебя скрывать его чарами? »

Финн отогнала от себя воспоминания о хриплом голосе Коль. Но золотистые глаза принца никуда не исчезли. Почувствовав неловкость, юноша наконец-то отвел взгляд, понимая, что зашел слишком далеко. Он говорил с ней мягко и заботливо, как добрый друг, а ведь они едва были знакомы, и то лишь из-за обстоятельств.

Огромная комната вдруг показалась Финн маленькой, стены начали сдвигаться, как лепестки закрывающегося цветка. В Грани продавали такие бумажные цветы, большие, яркие, хрупкие. Коснешься их – и они складываются, сминаются, приобретая совсем иной вид.

– Мне пора, – нарушил молчание принц.

– Sí, – устало ответила девушка, опускаясь на плюшевое покрывало. – Пора.

Она укуталась в одеяло, уютно устроившись.

На этот раз Альфи решил не продолжать разговор.

– Я вернусь за тобой утром.

Глядя, как он открывает дверь, опустив ладонь на дверную ручку, Финн вспомнила, что случилось сегодня. Как она сказала, что не поможет ему. И Альфи не стал давить на нее, ломать ее волю, требовать, чтобы она сдалась. Он просто протянул руку к двери, как сейчас. Принц не воспринимал ее как человека, которого может изменить по своему желанию и ради собственной выгоды. Он видел в ней личность. Человека, который сказал «нет».

Ее сердце забилось чаще. Внутри вспыхнуло желание обозначить границы их отношений. Обрисовать пропасть между воровкой и принцем. И подчеркнуть, что эта пропасть, как твердо знала Финн, непреодолима.

– Принц…

Это слово сорвалось с ее губ, мягкое, точно укутанное в тягучую усталость, навалившуюся на девушку, когда она устроилась в кровати. Финн приподнялась на локте и посмотрела в спину Альфи.

– Да? – Он так и не оглянулся.

– Ты наложил на дверь и окна чары, чтобы я не могла убежать отсюда?

Принц чуть повернул голову, не отпуская ручку двери, и Финн увидела точеные черты его профиля, движение кадыка на изящной шее. Напряжение у губ подсказало ответ еще до того, как юноша заговорил.

– Да.

И тугой узел в желудке распустился. Границы снова установлены, проведены густыми яркими чернилами. Ее мир, его мир – и огромное пространство между ними.

– Отлично. – Финн откинулась на подушки, едва сдерживая зевок. – Значит, ты умнее, чем кажешься.

Когда взошло солнце, Альфи, Лука и Финн собрались в дворцовой конюшне. В них чувствовалось напряжение, как в натянутых струнах настроенного музыкального инструмента. Альфи отер ладони о брюки и поправил седло на коне.

Финн уже превратила Луку и Альфи друг в друга. Лука написал королю и королеве записку, объяснив, что после встречи с Тьяго предпочтет пропустить бал Равноденствия и потому отправится в путешествие с одним другом. Друзей у Луки было много, путешествовать он любил, поэтому Боливар и Аманда этой записке не удивятся.

Ржание лошадей и теплый аромат сена должны были успокоить Альфи. Но пара часов сна не помогла ему расслабиться, и тело молило об отдыхе, так и не восстановившись после использования черной магии. Дрожащими руками он едва сумел оседлать двух коней, готовясь к дороге в тюрьму, где держали Сиомару.