Дмитрий Байкалов - Звездная пирамида

Но везение не бывает вечным. Продолжая рассказ, Ларсен поведал о том, как он из чистого любопытства продолжал следовать за «Топинамбуром» на расстоянии, повторяя все его гиперпрыжки и с большим интересом наблюдая за тщетными попытками новоявленных вербовщиков завербовать хотя бы самую захудалую планету. Известно ли уважаемым архистарейшинам, сколь мало осталось в Галактике обитаемых планет, представляющих хоть какой-то коммерческий интерес и при этом готовых встроиться в имперскую пирамиду на девятом, самом низшем на сегодняшний день ее уровне?..

– Само собой, ничего у них не вышло. Удивляться опять-таки нечему…

Тон рассказа выражал осторожное сожаление и деликатное сочувствие. Даже малейший проблеск ликования был бы сейчас не к месту, и Ларсен не выпустил наружу этот проблеск. Хороший вербовщик – это хороший лицедей, способный сыграть любую роль даже без подготовки. А Ларсен готовился.

– В конечном счете ваши вербовщики оказались на Альгамбре. Завербовать эту планету они не смогли, как не смогли завербовать вообще никого, истратили все деньги и, я полагаю, впали в уныние, а затем и в соблазн. Планета, в общем, неплохая, достаточно развитая, иммиграционные законы мягкие, живи – не хочу. Словом, ваши вербовщики там и остались, корабль же – продали, да не правительству Альгамбры, а какому-то торговцу. Ищи-свищи его теперь…

В гробовом молчании Ларсен развел руками. Затем вздохнул, устремил глаза в потолок и добавил негромко и глубокомысленно, как бы ни к кому не обращаясь:

– Вербовщик должен иметь моральные принципы, иначе пиши пропало. Хотя бы один принцип: ответственность перед клиентом.

С тем и сошел с трибуны, сохраняя на лице умеренную скорбь и потешаясь про себя. В зале он, конечно, не остался (десять к одному, что его попросили бы выйти) и не стал дожидаться в приемной (еще чего!), а направился прямиком в гостиницу. Думайте, мол, и решайте, брызгайте сколько угодно ядовитой слюной, рвите друг другу заплеванные бороды, но только без меня, а когда решите – сами знаете, где искать космического волка.

Слыша сквозь закрывшуюся за ним дверь, какая буря поднялась в зале, он был вполне доволен собой.

В зале склоняли Сысоя, но Сысоя там не было. Сысой умирал у себя дома, и все это знали. Что не мешало архистарейшинам поносить его на все лады. Сысой не слышал шума низвергающегося на него грязевого потока – его слышал Агафон, в зал не допущенный, но при попустительстве охранника подслушивающий за дверью. Слушая, он постарел лет на десять и не знал, что соврать деду. Сказать всю правду да еще в подслушанных выражениях, – сделаться убийцей. Дед не переживет.

Архистарейшины бушевали. Селиверст Лошак сорвал голос. Гликерии Копыто потребовалась скорая фельдшерская помощь. Заслушали четверых архистарейшин, участвовавших вместе с Сысоем в подборе экипажа «Топинамбура», и бурно вознегодовали, как будто только теперь узнав, что экипаж подбирался из покоенарушителей. Пьяный дебошир, сумасшедшая эстрадная примадонна, малолетний угонщик и прожженный мошенник – хороша компания! Больше других подозревали Ноя. Кто, как не он, сильнее других падок на деньги? Кто не постесняется продать чужое и зажить на чужбине припеваючи, забыв родную Зябь? Конечно, он! Да и остальные, видать, недалеко от него ушли, коль скоро не воспротивились предательству, польстившись на долю от продажи самого ценного, чем обладал родной мир…

Прозвучал, правда, и голос скептика. Марцелл Пень-Колода высказался в том смысле, что еще неизвестно, кому на самом деле те четверо продали зябианский корабль, – очень может статься, что никакому не торговцу, а как раз Ларсену. Но на вопрос, может ли он это доказать, оратор стушевался и, жамкая бороду в кулаке, сел на место. Глуповат был Пень-Колода. Семпроний Пиявка, почти всю жизнь прослуживший в полиции, так ему и сказал. А еще сказал, что нет никаких законных оснований брать Ларсена под стражу и вытряхивать из него душу. Да и взять его проблематично, он небось только свистнет, и к нему тут же примчится его корабль, а с кораблем даже Пень-Колода стал бы неуязвим, не то что Ларсен.

Кричали долго, а когда выдохлись, устроили перерыв. Отдышавшись и подкрепившись сладким чаем, архистарейшины приступили к главному вопросу: что теперь делать-то? Тех, кто еще раз попробует дать волю глотке и обиженно возопить на предмет, кто из присутствующих сильнее виноват, постановили лишать слова, а буде не уймутся – выводить из зала.

– Это кого выводить? Меня выводить?! – вскинулась было Гликерия Копыто, едва-едва приведенная фельдшером в относительный порядок, и начала хвататься за сердце, когда Семпроний Пиявка подтвердил: да, тебя, коли не утихнешь. Вновь кликнули фельдшера.

Тем временем Ларсен, заняв в гостинице лучшие апартаменты, размышлял. Бутылка лучшего бу-хла, заказанная им в номер, не мешала течению мыслей, скорее наоборот. Как поступят трухлявые пеньки, изображающие собой правительство, было ясно. Сначала, понятно, пошумят, затем найдется скептик, который усомнится в достоверности сведений о предательстве экипажа «Топинамбура» и заразит сомнением еще нескольких, – вот только проверить эти сведения у пеньков не получится никак. Альгамбра далеко, вольные торговцы заглядывают на Зябь редко, да и те возят сюда свой незамысловатый товар никак не с Альгамбры. Достаточно стоять на своей версии – и архистарейшинам волей-неволей придется принять ее. Не сразу, но примут. Весь вопрос, по сути, заключался в размерах этого «не сразу».

Не завтра, это точно. И не послезавтра. Послезавтра Ларсен намеревался вернуться на пастбище, именуемое на Зяби космодромом, и временно перебраться на жительство в корабль. Пусть архиразвалины поймут, что единственный вербовщик-профи, находящийся у них под рукой, теряет терпение. Пусть испугаются, что он улетит, а они останутся вообще ни с чем. Сговорчивее станут.

В том, что за всеми его перемещениями бдительно наблюдает полиция Зяби, сомнений у Ларсена не было никаких. Соглядатаи не очень-то и прятались. Работать тонко, не привлекая к себе внимание, они, похоже, не умели в принципе. Один, устроившись на соседней крыше, изображал трубочиста и третий час подряд героически перемещал сажу из дымового канала на кровельный настил и частично себе на физиономию, другой поблескивал линзами бинокля в кроне отдаленного дерева, еще двое слонялись под окном, до того старательно изображая простых гуляк, что настоящие гуляки шарахались от них, как от ненормальных, ну а дыру в стене, просверленную ради подслушивания, Ларсен заметил сразу, как только вернулся в номер. Ну чисто дети!

Мелькнула мысль вообще отбыть на время с Зяби и хоть несколько дней отдохнуть по-человечески. Нет, нельзя: а ну как нагрянут конкуренты? Вероятность такого поворота событий Ларсен оценивал как небольшую, но твердо решил не давать дурной случайности ни малейшего шанса. Да и денег осталось очень уж мало.