Наташа Нган - Девушки из бумаги и огня [litres]

– Замечательно! – искренне хвалит она. – Ты молодец!

– Спасибо, – выдыхаю я, хватая воздух ртом.

Она сокращает дистанцию между нами. Протягивает руку и гладит меня по щеке, приподнимает мое лицо за подбородок.

– Леи, я не шучу, ты правда молодец. Ты гораздо сильнее, чем я была когда бы то ни было.

Я закатываю глаза.

– Ну зачем ты надо мной смеешься? Это же ты воин, а я – никто.

– Я воин только потому, что меня к этому готовили с детства. Сколько я себя помню, меня обучали сражаться. Учили быть храброй и не бояться боли. А ты сама отыскала отвагу у себя внутри. Вот это – настоящий боевой дух, – она отводит взгляд, и ее голос становится отстраненным. – Знаешь, – тихо заканчивает она, – отступить еще не поздно. Я пойму, если ты откажешься в этом участвовать.

Я притягиваю ее к себе.

– Я никогда не откажусь участвовать в том, что обещает свободу. Для нас обеих.

Следом за этими словами приходят и другие – три простых слова, вечных слова, трепещущих на кончике языка. Но с той самой ночи, когда мы признали друг перед другом свои чувства, эти слова ни разу не вырывались наружу. Какой бы отважной меня ни считала Майна, во мне недостаточно храбрости, чтобы просто произнести их вслух. Так что я снова приникаю губами к ее губам, надеясь, что она почувствует эти слова в моем поцелуе – «я люблю тебя», потому что это правда. Я люблю ее и нуждаюсь в ней, и ужасно боюсь, что эта неделя скоро кончится, потому что после этого наши жизни навсегда изменятся. И часть меня не может перестать думать, что наши жизни изменятся вовсе не так, как мы мечтаем и надеемся.

Подготовка к Лунному Балу начинается за день до наступления Нового Года. Как только мы просыпаемся, нас сажают в паланкины и везут в Главные королевские бани. Это четырехэтажное здание, центральный банный зал разделен на отсеки. Расположенные по периметру верхних ярусов балконы украшены цветными лентами. В облаках пара я улавливаю знакомые травяные запахи – календула, ягоды годжи, страстоцвет. Нас приводят к огромному бассейну в центральном отделении, в который льется горячая вода. Трое имперских шаманов благословляют купальню, и мы друг за другом входим в воду. Шаманы поют дао , и магия мягким золотом оседает на нашей коже. Это символический обряд полного очищения, призванный освободить нас от грехов, совершенных в уходящем году, прежде чем мы вступим в новый.

Я сдерживаю мрачную усмешку. Знали бы они, что замышляем мы с Майной! Единственное, чем мне помогает ритуальное омовение, – оно успокаивает боль в мышцах, которая постоянно мучает меня с тех пор, как мы начали по ночам тренироваться.

Вернувшись в Бумажный Дом, мы проводим следующие несколько часов, встречаясь с придворными предсказателями, докторами ци и жрецами. В Новый Год исполнится полгода нашему служению в качестве Бумажных Девушек. Результаты нынешних обследований помогут составить план занятий на будущий год – ведь пройдет еще полгода, и мы перестанем быть наложницами Короля и обретем другие придворные роли. Или – в нашем с Майной случае – мы могли бы обрести такие роли, да только мы не планируем оставаться при дворе.

Я встречаю Майну в коридоре, когда наши горничные разводят нас по кабинетам для последних сегодняшних испытаний. Майна посылает мне полную скрытого смысла улыбку, и мое сердце вспыхивает от радостного возбуждения. Когда мы расходимся, она успевает быстро пожать мне руку.

Ко времени, когда обследования заканчиваются, сгущаются сумерки. Окрестности погружены во тьму, звезды скрыты за тяжелыми тучами. Лилл переодевает меня к ужину, а я смотрю в темное окно, и во мне растет тревога.

Завтра . Это случится завтра.

Остался всего один день.

– Вы хорошо себя чувствуете, госпожа? – спрашивает Лилл, ловко украшая шпильками мою прическу.

Я обвожу языком губы.

– Просто нервничаю перед завтрашним балом.

– Не нервничайте, не стоит! Я слышала, что Король приготовил лично для вас какой-то сюрприз!

Хотя Лилл улыбается и хочет меня порадовать, от ее слов веет холодом. Завтра – худший момент для каких бы то ни было сюрпризов. И что бы Король ни приготовил для меня, я уверена, что мне это не понравится. Единственное, что между нами есть общего – это стремление бороться за то, что мы считаем своим, и завтра вечером я собираюсь доказать ему, что способна сражаться.

Когда я прихожу к мадам Химуре, двор освещен сотнями фонариков и свечей. Над головами натянута сеть мерцающих огоньков. Павильон в центре сада задрапирован тяжелыми бархатными завесами, чтобы было теплее, и горничная приподнимает завесу, помогая войти. Изнутри слышатся голоса девушек.

Я вхожу и сразу ищу взглядом Майну, но ее пока нет.

Мадам Химура жестом приказывает мне занять место рядом с Блю.

– Я как раз рассказывала девушкам о символическом значении ужина. Сегодня вы будете есть только сырую пищу, чтобы очистить организм и приготовить свои тела к принятию свежего притока новогодней энергии ци .

Сырую пищу. Нечего сказать, отлично. Вряд ли я смогу заставить себя как следует поесть.

– Теперь, когда все вы наконец собрались, – продолжает она, – я введу вас в курс завтрашнего празднества. Рано утром вы…

– Все? Разве мы не ждем Майну? – перебиваю я ее.

Мадам Химура щурится в мою сторону.

– Мы , – подчеркнуто говорит она, – больше никого не ждем.

– Что вы имеете в виду?

– Майне пришлось покинуть дворец.

Я чувствую себя так, будто меня ударили в живот.

– Мать Майны этой ночью была убита, – продолжает мадам Химура. – По этому поводу Король приказал временно вернуть Майну в семью. Когда она вернется, в точности неизвестно.

– Как? – в ужасе выдыхаю я.

Аоки вздрагивает и неловким движением опрокидывает бокал сливового вина на пол. Часть вина выливается на платье Ченны, и сразу подбегает горничная, чтобы убрать осколки и вытереть разлитое. Я задыхаюсь, тщетно пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Я понимаю, что Аоки пыталась меня остановить, прежде чем я чем-нибудь выдам себя, но хотя остальные девушки заняты беспорядком на столе и разлитым вином, я ловлю на себе пронзительный взгляд Блю, жесткий и всепонимающий.

– Так-так, – говорит она шелковым голосом. – Я же давно говорила – ты из тех, кто ненавидит мужчин.

После ужина я, едва держась на ногах, спешу к себе в комнату.

– Что случилось? – в страхе спрашивает меня Лилл.

Я не отвечаю. Доковыляв до окна, я тяжело приваливаюсь к подоконнику и часто дышу. Мне никак не удается наполнить легкие воздухом, он кажется плотным, как свернувшееся молоко. Лилл пытается меня успокоить, ей даже удается украсть для меня с кухни бокал сливового вина, но алкоголь лишь обостряет мою и без того огромную тревогу.