Наташа Нган - Девушки из бумаги и огня [litres]

Я ахаю, отступая на шаг.

– Подожди! Я не…

Он в ответ наносит мне быстрый удар ногой, не слишком сильный, но все же чувствительный.

– Король ждать не будет, – просто говорит он.

– Думаешь, я не знаю? – огрызаюсь я.

Новый удар, на этот раз в бок. Я теряю равновесие и падаю, скорее от неожиданности, и шумно выдыхаю сквозь стиснутые зубы: я больно приземлилась на копчик.

– Майна только намечала удары! – восклицаю я обиженно.

Он смотрит на меня жестким взглядом.

– Король так делать не будет. – Он протягивает мне руку, помогая подняться. – Завтра в это же самое время ты окажешься наедине с ним, а он, в отличие от меня и Майны, не будет с тобой церемониться. И не отступит. Ты должна быть готова к настоящему бою. Как только он осознает твои намерения, он будет пытаться убить тебя, и тебе понадобится вся твоя сила и ловкость, чтобы остаться в живых.

– Тогда зачем было меня просить – если ты все равно считаешь, что у меня нет шансов?

– Я не считаю, что у тебя нет шансов, – отвечает он. И продолжает чуть мягче, встретив мой недоверчивый взгляд: – Я лишь считаю, что твои шансы невелики. Но это намного больше, чем ничего – и это все, чем мы располагаем.

Он отводит взгляд и возится со своим оби , чтобы распахнуть кимоно и показать мне кожаную перевязь на бедре. На ней висит кинжал. Я успеваю разглядеть красивую резную нефритовую рукоять, прежде чем он кладет на эту рукоять свою лапу и вынимает кинжал из ножен. От шороха обнажаемой стали по спине пробегает дрожь.

– Все члены королевского совета носят на теле такие кинжалы, – объясняет Кензо. – Король – не исключение. Я передам тебе оружие для завтрашнего бала – оно должно быть небольшим, чтобы тебе было легче его спрятать. Но на случай, если ты каким-то образом его лишишься, или мне не удастся тебе его передать, или Король сумеет отнять его раньше, чем ты им воспользуешься, у тебя должен быть запасной план. Тебе следует завладеть кинжалом Короля и им же нанести удар.

Я смотрю на сверкающее лезвие. Мысль о том, как оно пронзает шкуру Короля, проникая сквозь плоть, погружаясь все глубже, кажется нереальной, чем-то вроде странного сна.

Кензо убирает кинжал в ножны и отходит на шаг, раскинув руки.

– Давай, попробуй. Отбери у меня кинжал.

Мои первые шаги кажутся просто жалкими. Кензо легко пресекает все мои попытки подойти к нему вплотную, и за несколько минут я успеваю вспотеть, несмотря на холод, и начинаю задыхаться.

– Может, ты и права, – разочарованно говорит он после моей очередной неудачной попытки, когда я валяюсь на мерзлой земле, куда он меня без труда отбросил. И на этот раз мое приземление не было безболезненным.

Я с трудом поднимаюсь на ноги.

– Что ты имеешь в виду? – огрызаюсь я, потирая ушибленный бок.

– Твои слова о том, что у тебя нет шансов. Возможно, ты и правда безнадежный случай.

– Я знаю, зачем ты это говоришь, – отвечаю я.

Он склоняет голову к плечу.

– И зачем же?

– Майна тоже так делала. Пыталась меня разозлить. Но она хотя бы иногда меня целовала.

– И как, поцелуи помогали?

Его губы слегка кривятся в усмешке. Я тоже усмехаюсь, несмотря на усталость, и вскоре мы оба хохочем, дикое эхо нашего смеха раздается между деревьями в пустом темном лесу. На глаза мне наворачиваются слезы, и через мгновение смех отступает. Кензо видит это и тоже умолкает, и в его глазах появляется мягкое, странное выражение, неизвестно почему напоминающее мне Майну – то, как она смотрела на меня за секунду до поцелуя или сразу после него. Выражение уязвимости, открытости, надежды… И прежде, чем я успеваю понять, что делаю, я бросаюсь на Кензо как молния. Он опаздывает всего на долю секунды, и я успеваю оттолкнуть его, и когда его рука хватает меня за воротник, я сильно ударяю его в шею ребром ладони и в тот же миг бью коленом между ног. Хватка его слабеет, и я, скользнув руками ему под одежду, нахожу рукоять кинжала.

Я скатываюсь с него, снова хохоча во все горло – на этот раз торжествуя, – и поднимаю кинжал к небесам.

– Я сумела! – кричу я прерывающимся голосом. Я пытаюсь вытереть лицо рукавом, потому что из глаз снова текут слезы, но все равно не могу перестать смеяться, размахивая над головой клинком. – Я… я это сделала!

Кензо улыбается мне – улыбкой такой же безрадостной, как и мой истерический смех.

– Да, – говорит он. – Ты это сделала. Ты сумела. – Он берет меня за руку, держащую кинжал, подносит к своей шее, приставляет острие клинка к ямке между ключицами. – Только не забудь последнюю часть плана, Леи. Постарайся завтра целиться именно сюда. – Он сжимает мои пальцы, так что резная рукоять впечатывает в них свои узоры. – Не забудь – как можно глубже, и не останавливайся, пока кинжал не войдет полностью.

В канун Нового Года дворец преображается. Слуги развешивают повсюду украшения. К балу меня готовит целый отряд горничных, но Лилл все равно улучает минутку, чтобы вывести меня во двор и показать, какая вокруг красота.

Дворец выглядит так, будто случилось красно-золотое наводнение. Женский Двор кажется объятым пламенем – шелковые завесы и флажки украшают каждое здание. Со всех карнизов свисают красно-золотые фонарики всех мыслимых размеров и форм. Перед дверями стоят сосуды с подношениями, полные засахаренных кумкватов, мандаринов и плодов кактуса; подсвечники со свечами, горящими цветным пламенем; вазы с алыми пионами; повсюду висят длинные ожерелья из монет и разбитые зеркала, чье предназначение – отпугивать злых духов, не позволить им войти вместе с нами в Новый Год. Лилл говорит, что Король приказал шаманам обойти все Дворы и наложить заклинания на новогодние украшения. Она показывает мне огромного бумажного журавля, символ процветания и долголетия, которого установили в центре одной из площадей: этот журавль не меньше пятнадцати футов высотой, его темно-гранатовый клюв ярко сверкает на зимнем солнце. На наших глазах он вдруг расправляет крылья, и бумажные перья шумят на ветру.

Я во внезапном порыве обнимаю горничную за плечи.

– Спасибо тебе, Лилл. Спасибо за все.

Девочка отвечает мне улыбкой – такой широкой, искренней и полной доверия, что у меня щиплет в глазах, и я поспешно отвожу взгляд.

Как, оказывается, больно прощаться с кем-то, кто и понятия не имеет, что ты его покидаешь.

Следующие несколько часов я, как и дворец, подвергаюсь праздничному преображению. Мое тело натирают благовонными маслами и припудривают янтарно-золотой пудрой, которая сверкает при каждом движении. Глаза подводят сурьмой, на веки наносят бронзовые тени, на щеки – мерцающую пудру. Одна из горничных красит мне губы светлым бальзамом, чтобы маленький рот контрастировал с огромными яркими глазами. Нанесение макияжа похоже на натягивание маски – каждый мазок кисти, каждая новая капля цвета добавляет мне непроницаемости, и я представляю, что это доспехи.