Роберт Вегнер - Каждая мертвая мечта [litres]

– Опустить оружие. Ты ранен?

– Неважно. – Шаман покачал головой, исчезнув на миг в туче черной пыли. – Я потерял собак, – добавил он ни к селу ни к городу. – И сани разбил. Въехал за вами и вдруг провалился в дыру. Псы поломали кости, пришлось добить. Всю ночь я искал выход… под нами – город… тысячи комнат, коридоры, залы, даже сады… мертвые. Все мертвое.

– Дайте ему попить.

Ближайший стражник подошел к шаману и подал ему флягу.

– Отчего ты полагаешь, что та волна не была высокой?

Борехед сделал пару больших глотков, заморгал, в глазах его мелькнуло нечто дикое.

– У-ух. Водка. Одна из тех вещей, которые люди делают лучше нас. – Он глотнул еще раз. – Он поднял нас с моря. Этот корабль. Склонился на один борт, ты ведь видел, и позволил нам въехать на палубу. Когда бы накренился сильнее, а потом резко выпрямился, мог бы набрать достаточно воды, чтобы та прокатилась по нему волной.

– Чтобы погасить пожар?

– Может. А может, чтобы погасить кое-что иное. Потом поговорим об этом. Вы идете на корму?

– Верно. Там должен быть руль. И рулевой.

Шаман оскалился, пожелтевшие зубы блеснули на грязном лице, словно два стилета.

– На кораблях Бессмертного нет рулевых. И никогда не было. Я заснул, там, внизу… или потерял сознание… Пришли ко мне сны… старые сны древних шаманов. Они видели корабли, подобные этому. Большие, красные, черные, золотые… Те резали моря на западе, когда ахеры еще жили там, где открывается вид на западный океан. Им приказали уплыть… заставили это сделать, а теперь… один вернулся. Пробудил гнев Владычицы Льда, а потом похитил нас. Зачем?

Голова Борехеда раскачивалась в стороны. Глаза закрылись. Фляга выпала из рук.

Когда его стянули с кучи бревен, оказалось, что не только собаки переломали кости, упав в дыру. От пояса вниз тело шамана выглядело так, словно его пропустили через молотилку, а ладони он, пока полз наверх, ободрал до мяса.

И все же он жил, хотя Кеннет не был уверен, хорошая это или дурная новость. Но…

– Забираем его к нам. Выломайте ту дверь, положим шамана на нее. Возвращаемся.

Через несколько часов непростых переговоров Уста Земли забрала Кей’лу на площадку на одной из террас. Там было круглое углубление диаметром футов в сто, выложенное разноцветными глыбами. Вайхирская женщина приказала девочке встать посредине и ждать, а потом отошла к краю и сложила руки на груди. Отходя, успела обронить через плечо:

– Помнишь, что делать?

– Да.

– Ты можешь умереть.

– Знаю.

Страх Кей’ла уже преодолела. То есть он таился где-то за спиной, протягивая в ее сторону когтистые лапы, но она не позволяла ему проявляться. Обговаривая с Устами Земли план спасения Пледика, она открыла, что смерть – последняя вещь, которой она опасается. Последние месяцы Кей’ла видела столько ее обличий, что ей казалось, будто они стали со смертью добрыми подругами. Боялась, естественно, но больше смерти она опасалась чувства бессилия, которое испытала, пока висела на крюках у кочевников и смотрела, как военный лагерь ее родителей проигрывает битву. Боялась, что окажется для кого-нибудь обузой, что кто-то из-за нее пострадает и это будет ее вина, а после с виной придется жить. Но именно так и обстояли дела с Пледиком.

Его хотели убить, и именно она решила присоединиться к Двум Пальцам и его спутникам, а потому смерть мальчишки падет на нее и одновременно сделает ее самой бессильной персоной в этом селении. Отданной на милость и немилость любого из четвероруких вайхиров .

Потому что, о чем она прекрасно помнила, в их двоице вайхиры боялись только Пледика. Боялись ее каналоо .

Потому что именно им он и был, она могла поставить на это свою жизнь.

Всматривалась в ржавого цвета камень под своими ногами, вслушивалась, как собираются подле круга четверорукие. В этом месте Пледик должен был умереть – и в этом месте ей предстояло бросить вызов племени Тридцати Ладоней. Она верданно, она не выкажет перед чужаками свой страх, не даст им удовлетворения. Возможно, ей придется запрокидывать голову, чтобы взглянуть им в лица, но это не означает, что она позволит смотреть на себя свысока.

Она улыбнулась и подняла взгляд.

Они обступали ее кругом каменных лиц-морд, светлых глаз, в глубине которых проблескивала уверенность в собственных силах. Большинство из них сложило одну пару рук на груди, опираясь второй на рукояти оружия, но это был настолько естественный жест, что она не могла воспринимать его как попытку ее запугать. Впрочем, а кого бы им пытаться испугать? Ребенка, который любому из них достает едва ли до пояса?

Круг вайхиров разошелся, и внутрь ввели Пледика, а Кей’ла почувствовала гнев. Мальчишке надели железный ошейник, к которому прицепили длинную жердь в добрый десяток футов. Четверорукий, сжимавший ее, даже не собирался делать вид, что он деликатен: из-под ошейника сочилась нитка крови, а Пледик шел, то подталкиваемый, то влекомый, словно был животным на ярмарке. Осматривался удивленным, бессильным взглядом маленького ребенка.

Но больше, чем от этого взгляда, грудь ее стиснуло от улыбки, которая расцвела на его лице, когда он заметил ее.

Она сделала жест на анахо’ле , которому его научила: «Все хорошо. Все в порядке».

Похоже, врать можно на любом языке.

Словно в подтверждение этой истины, воин, который вел мальчика, грубо дернул за жердь, почти опрокинув пленника.

Она улыбнулась шире, провокационно, и произнесла громко:

– Саури-ной рве. Оманавери туару, оманавери каге малоне .

Кей’ла учила эти слова час или два под присмотром Уст Земли, но хорошо понимала их значение. Они были как факел, брошенный за спину, после того как ты перешел мост. Пока они не прозвучали, вайхиры могли считать ее кем-то средним между не совсем желанным гостем и животным, над которым они смилостивились и позволили жить. Но когда она сказала: «Я Одна Слабая. Требую голоса, требую справедливости», – она бросила племени вызов.

Два Пальца предупредил ее, что брать голос в селениях могут лишь те, у кого есть четыре руки. Таков закон Тридцати Ладоней. Иначе говоря, если ты не вайхир , то молчи. Он не назвал наказания за нарушение этого закона, но ему и не было нужды. Девочка воспитывалась в мире, в чьей основе лежали неписаные законы, тем более простые, чем более жестко соблюдаемые.

Потому тот, кто вел Пледика, сразу захлестнул ее потоком слов, одновременно протягивая правую руку к мечу, а в кругу раздались угрожающие перешептывания. Но она знала, как на это реагировать. Подняла обе руки и сжала их в кулаки – жест, означающий отсутствие согласия на то, чтобы другой вайхир взял право голоса. Удивила их. Гневное бормотание стихло на удар сердца – достаточно, чтобы она успела сказать.