Маргарет Оуэн - Спасти Феникса [litres]

Margaret Owen

The Merciful Crow

Text copyright © 2019 by Margaret Owen

Published by arrangement with Henry Holt and Company, an imprint of Macmillan Publishing Group, LLC. All rights reserved.

Cover design inspired by Rich Deas

© Макет, оформление, перевод. ООО «РОСМЭН», 2019

Что-то уж больно долго Па резал мальчишкам глотки.

Прошло почти десять минут, как он скрылся в карантинном бараке, и последние семь из них Фу провела, уставившись в позолоченную дверь и стараясь не теребить нитку, торчавшую из ее потрепанной черной робы. Одна минута означала бы, что Чума Грешника сама прикончила парнишек изнутри. Три минуты означали бы, что Па облегчил их страдания.

Десять минут – слишком долго. Десять – это когда что-то пошло наперекосяк. И, судя по перешептыванию, проносившемуся над безупречными плитками внутреннего дворика, толпы зевак тоже улавливали разницу.

Фу стискивала зубы, пока тошнотворное волнение в животе не отступило. Па знал свое дело. Двенадцать печей! Он только вчера утром повел их стаю Ворон на сигнал о чуме, собрал тела и монеты и еще до полудня вывел всех обратно на дорогу.

В том городке бездельников тоже хватало. То мужик пялится через нити своего прядильного станка. То какая-нибудь тетка проведет стадо коз мимо хибары грешника, чтобы получше все рассмотреть. Дети вырывались из рук родителей, таращились на Ворон и спрашивали, а правда ли, что под черными робами и масками с клювами скрываются чудовища.

Фу догадывалась, что ответ зависит от того, находится ли кто-нибудь из Ворон в пределах слышимости.

Сама же Фу за всю свою жизнь видела зевак и похлеще. Поскольку единственная каста, которую чума обходила стороной, каста Ворон Милосердных, была по долгу службы обязана отвечать на каждый призыв.

А как старшая ученица Па она не могла позволить себе роскошь струсить. Даже здесь. Даже сейчас.

Мальчишки, из-за которых их сегодня позвали, ничем не отличались от тех сотен тел, которые она помогала сжигать на протяжении всех своих шестнадцати лет. И неважно, что немногие принадлежали к столь высокой касте. И неважно, что Ворон не приглашали в королевский дворец Сабора лет эдак пятьсот.

Только острые, как иглы, взгляды воинов и аристократов давали Фу понять, какое в этот вечер чума имеет значение для верховных каст.

«Па знает, что делает», – снова сказала она себе.

Но что-то уж слишком задерживается.

Фу оторвала взгляд от двери, чтобы проверить, нет ли недовольных в толпе, клубящейся вдоль стен королевского карантинного двора. Эта привычка выработалась у нее с тех пор, как их выследил один осерчавший наследник покойного. Но, судя по тому, что она видела, среди решетчатых галерей стояли сплошь трепещущие придворные Павлины, все в траурной раскраске и побрякушках скорби, наблюдавшие за происходящим с безопасного расстояния.

Фу поморщилась под маской, слушая слишком знакомое перешептывание:

– …такой позор…

– …его отец?

И надоедливое:

– …костокрады.

Извечная, старая проблема. Охочие до скандалов Павлины, потрясенные видом тринадцати Ворон внизу, в ожидании представления.

С Соколами проблема была зверем совершенно иного сорта. Король Суримир считал войночар своей дворцовой охраной, воинами, которые умели залечивать раны так же легко, как разрывать своих врагов изнутри. Опасные вдвойне и, поскольку Соколы это сами понимали, втройне обидчивые.

В тот момент, когда Вороны втащили свою телегу через ворота, руки войночар стиснули эфесы мечей. И с тех пор не разжимались.

Фу не обнаружила в их неподвижных взглядах ни малейшей печали. Соколы не ждали представления. Они ждали, когда Вороны допустят промах.

Она заметила, что крутит в тонких загорелых пальцах очередную нитку. Снова стало подташнивать. Она впилась глазами в дверь. Но та оставалась омерзительно закрытой.

Слева от Фу почувствовалось легкое движение. Подлец, второй ученик Па, стоявший возле телеги, шевельнулся. Пламя факела опаляло его силуэт, окаймляя ярким оранжевым цветом клочья робы и длинный изгиб клюва на маске. Судя по запрокинутой голове, он изучал горелки с благовониями пачули, расставленные вокруг барака.

Фу наморщила нос. Она предварительно набила в клюв собственной маски целую пригоршню дикой мяты, чтобы отбить чумную вонь. Трудно было винить обитателей этого замечательного дворца в попытке защититься от заразы. Однако это не оправдывало их ужасный вкус. Пачули!

Сандалия Подлеца как бы невзначай подкрадывалась к горелке.

Окажись Фу где-нибудь в другом месте, тоже наверняка будто случайно пнула бы ногой пачули. Подлец явно испытывал зуд от такого внимания высокой касты, а галереи презрительных дворянчиков наверху сами напрашивались на злую шутку.

Но только не здесь, только не сейчас. Фу дернула за капюшон робы, подавая знак, понятный только Воронам: не надо неприятностей.

Нога Подлеца скользнула чуть ближе к горелке. Фу уже чуяла его ухмылку под маской.

Они оба родились чародеями, а у Ворон это означало, что они родились еще и верховодить. У Фу в животе всякий раз что-то екало, когда она об этом думала… но она сомневалась в том, что Подлец вообще помышляет о роли вожака. Па называл его «умником на две секунды»: он так увлеченно дурачил окружающих, что не замечал, как у него самого срезают кошель.

Фу посмотрела на солдат, потом на Подлеца и решила снять с него скальп, если Соколы не сделают этого раньше.

Пронзительно взвизгнули редко используемые дверные петли барака, и Па наконец-то вышел наружу.

Фу отпустила болтающуюся нитку, успокаивая мысли и сердце. Сырая краснота исполосовала передние складки робы Па. Значит, он таки совершил убийство милосердия.

«Жутко медленного милосердия», – подумала Фу.

Ее облегчение продлилось половину сердцебиения, нарушенное отвратительным лязгом металла позади них.

Любая Ворона знала песню вынимаемой из ножен качественной стали. Однако Па только повернулся на звук, и свет факела отразился от стеклянно-черных глаз его маски. Па замер в ожидании.

Над двором нависла тишина. Даже Павлины застыли.