Лей Бардуго - Король шрамов [litres]

– Они убили тигра?

– Он уже был мертв. Ударился о дерево, когда я его отшвырнула, и сломал шею. Тигрята убежали.

Зоя встала, повернулась спиной и, к изумлению Николая, обнажила плечи. Волны шелка соскользнули на бедра. Короля Равки охватил непрошеный приступ желания, а потом он увидел их – восемь длинных, бороздчатых шрамов на гладкой коже.

– Другие гриши были в ярости, – продолжала Зоя, – но белого тигра убила я, и, значит, усилитель по праву мог принадлежать только мне. Мои раны перевязали, из тигриных клыков сделали браслет. А шрамы остались на память.

В отблесках пламени рубцы казались перламутровыми. Чудо, что Зоя вообще не погибла.

– И ты никогда не обращалась к целителям? Или к портнихе?

Зоя надела кафтан, застегнула пряжки.

– Он оставил свою метку на мне, я – на нем. Мы оба причинили друг другу ущерб. Об этом должно помнить.

– И Дарклинг не забрал у тебя усилитель, несмотря на то, что ты сделала?

– Я сочла бы это заслуженным наказанием, но – нет. Уничтожать столь редкий и ценный усилитель было бы глупо. Зубы старого самца оплели серебром и заковали браслет у меня на запястье, чтобы я не могла его снять. Так поступают почти со всеми сильными усилителями. – Зоя подошла к открытому окну, обвела взором безжизненную серую ширь неба. – Когда все закончилось, Дарклинг вызвал меня к себе и сказал: «Ты спасла тигрят, Зоя, совершила бескорыстный поступок. И ты же оказалась той, что заполучила большую силу. Бо́льшую, чем у многих других гришей, старше и опытнее тебя, терпеливо дожидавшихся своей очереди. Что на это скажешь?»

Его осуждение ранило больнее, чем тигриные когти. Где-то в глубине души я все время боялась, что он отошлет меня прочь, выгонит из Малого дворца. Я сказала, что сожалею о случившемся, но Дарклинг уже тогда видел меня насквозь. «Ты на самом деле хотела сказать именно это?» – спросил он. – Зоя заложила за ухо выбившуюся прядь темных волос. – И тогда я выдала правду. Подняла голову и сказала: «Да пошли они все. Там, на снегу осталась моя кровь».

Николай сдержал смех, на губах Зои расцвела улыбка, которая, однако, почти в тот же миг угасла и сменилась угрюмостью.

– Дарклингу понравились мои слова. Он похвалил меня, а потом произнес: «Берегись силы, Зоя. Сколько бы ее у тебя ни было, это не заставит их тебя полюбить».

Николай почувствовал весь тяжкий смысл этой фразы. Разве не того же мы все ищем? Разве не это он пытался найти в бесчисленных книгах? В нескончаемых путешествиях? В своем заветном стремлении взойти на трон, а потом – удержать его?

– Ты хотела любви?

Зоя медленно покачала головой.

– Нет. Я хотела… быть сильной. Чувствовать себя в безопасности. Больше никогда не испытывать этой ужасной беспомощности.

– Беспомощности? – В представлении Николая Зоя была, по меньшей мере, несокрушимой.

– Когда Юрис разломал браслет, я словно руки или ноги лишилась, – только и ответила она. – Ты и вообразить не можешь, каково это.

Она права: не может. Как не может и подобрать слов, чтобы ее утешить.

– Что стало с тигрятами?

Зоя провела пальцами по подоконнику, на пол блестящей струйкой осыпался песок.

– Он сказал… Дарклинг сказал, что тигрица уже не станет кормить детенышей, потому что на них остался мой запах. – Ее голос дрогнул. – Что я обрекла их на верную смерть, как если бы собственноручно перерезала им глотки. Что мать бросит тигрят умирать в снегу. Но я в это не верю. А ты?

Лицо Зои оставалось спокойным, но в глазах застыла мольба. Николай увидел в них юную девочку, которой она была в ту холодную, кровавую ночь.

– Нет, – отозвался он, – я тоже не верю.

– Хорошо, – вздохнула она. – Хорошо… – Зоя резким жестом одернула манжеты, словно встряхивая себя. – Все мои любовники спрашивали, откуда у меня шрамы. Для каждого я сочиняла новую историю.

Николай поймал себя на том, что ему вовсе не хочется думать о Зоиных любовниках.

– И чем же я заслужил честь услышать правду?

– Может, предложил мне страну и встал перед лицом неминуемой смерти?

– Важно держать планку, Назяленская.

Зоя указала подбородком на запечатанный указ, валявшийся на полу.

– Еще не поздно его сжечь.

Николай подумал о гладкой Зоиной спине, исполосованной уродливыми шрамами. О ее упрямо вздернутом подбородке. Представил, как она распласталась на снегу, закрывая собой тигрят, рискуя утратить расположение обожаемого наставника, рискуя своей дальнейшей судьбой, – да что там, своей жизнью.

– Чем лучше я тебя узнаю, – произнес он, – тем больше убеждаюсь: ты – именно то, что нужно Равке.

Ах, если бы все сложилось иначе. Если бы завтра ему не пришлось умирать. Если бы он мог следовать велению сердца, а не долга…

Зою не назовешь доброй, и с ней нелегко. Но она уже королева.

Нина впервые присутствовала на таком затянутом и странном ужине. Стол для Брума, его дочери и ее новой учительницы иностранного языка накрыли в одной из самых приличных келий. По сравнению с простой монастырской пищей меню заметно отличалось в лучшую сторону: жареный окунь с мидиями, молодая капуста, запеченная в сметане, копченый угорь, маринованные грибы и тушеный порей. Нина украдкой сунула в карман юбки парочку крохотных перепелиных яиц – вдруг Трасселу тоже захочется деликатесов. Неплохо будет, подумала она, если на десерт подадут печенье с засахаренным миндалем. А что, шпионки тоже любят сладкое.

Накануне Брум допросил Адрика с Леони и, по-видимому, удовлетворился ответами. Нина ожидала, что, оказавшись под пристальным вниманием главного охотника на ведьм, Адрик отменит все задуманное, однако тот ее удивил.

– Я всегда знал, что умру молодым, – заявил он, как всегда, угрюмо. – Если уж погибать, так надо перед этим как следует надрать задницу этому убийце.

Сегодня Нина Зеник была Ниной Зеник, которая сидела напротив своего злейшего врага – бывшего наставника Матиаса и негодяя, измыслившего невероятно жестокие преступления против ее народа. Однако в этот вечер она еще и Мила Яндерсдат, бедная простолюдинка, допущенная за стол к господам. Мила не может не видеть, как страдает ее подруга.

Да, Ханна ей подруга. Нина представляла, как Ханна тайком выскальзывает из монастыря, чтобы принять на свет нежеланного младенца, как, пригибаясь к шее коня, скачет по полям, как разучивает боевую стойку на уроке в классе – руки воздеты, щеки горят. Ханна – прирожденный боец. В ней есть задор, отвага и великодушие – черты, которые расцветут, точно волшебный цветок, если только позволить им проявиться. Такое возможно в Равке, а здесь этого совершенно точно не произойдет.

Брум без конца задавал дочери вопросы об уроках этикета и планах на следующий год.