Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра [litres]

Об одном они договорились: нет смысла идти в темную чащобу на высоких склонах горы, вбок от ее земли и его владений, – в лес, что широко раскинулся по речной долине на другом берегу. Когда Дарр нашел там Лисью Шапку, она заблудилась, хоть и зашла неглубоко; она рассказала, что, когда вернулась обратно к Людям, ее предостерегли: там могут сбить с пути и заманить в такую глушь, что никогда не вернешься.

Сбить с пути? Заманить? Кто или что это сделает?

Она принялась перечислять имена, но таких слов он от нее прежде не слышал; а когда Дарр спросил, какие создания их носят, она то ли не знала сама, то ли не хотела ответить. Как можно знать имя, но не того, кто его носит?

– Бояться нечего, – сказал он. – Просто оно того не стоит. Там неуютно. Нельзя летать – нельзя бегать. Это невыгодно.

Он видел дальше, чем позволяли ее глаза, но она видела вещи, которых не видел он.

Пришла осень, и Вороны вновь стали собираться на зимнюю ночевку. Лисья Шапка смотрела, как они слетаются на старое место. Дарр Дубраули видел ее далеко на другом берегу реки: сидит, завернувшись в меха, но (по его настоянию) спрятала свою лисью шапку, чтобы не переполошить его друзей и родичей. Те все равно его допрашивали: как и все прочие живые создания, они не любили, когда более крупное животное сидит неподвижно и смотрит на них, – и, хотя время от времени она оставляла им тушку Зайца или остатки жаркого, они все равно на нее косились. Что она там делает, спрашивали они, почему не уходит? Дарр отмахивался от расспросов: не ваше дело, отвечал он; она ведь никому еще вреда не принесла, так?

На одном из таких вечерних собраний Дарр Дубраули попытался рассказать Воронам об именах и что у каждой может быть свое имя, только ее, и больше ничье. Не многие поняли, о чем он говорит, а те, кто все же понял, начали пререкаться и насмехаться. Птица-другая все же пошли против остальных и стали расспрашивать Дарра об именах, но все время оглядывались, словно ждали, что их тоже начнут высмеивать.

– Вот ты, – сказал Дарр Дубраули. – У тебя может быть имя.

– У меня уже есть имя, – ответила птица, к которой он обратился. – Ворона.

Остальные засмеялись, но птица не шутила.

– Так зачем мне другое?

– Смотри, – объяснил Дарр. – Предположим, ты сделала что-то важное, что-то смелое…

Эти слова тоже вызывали смех, но Дарр продолжал, перекрикивая остальных:

– Это ведь ты когда-то дернула Орла за хвост, так что он выронил Кролика, верно?

– Только это была Рыба.

– Ага, ну да.

– Большущая.

– Он ее разделывал у реки, а ты к нему подобралась, потянула за хвост и теребила, пока он не обернулся, оставив Рыбу. Которую мы потом все съели.

– Мне меньше всех досталось.

– Вот мы сейчас рассказали эту историю, – сказал Дарр Дубраули. – Но кто потом вспомнит, что это была ты?

– Я вспомню.

– А когда тебя не станет?

Вороны притихли: на эту тему не принято было говорить.

– Что, если мы всегда сможем назвать тебя, сказать, кто это сделал давным-давно?

Ворона принялась оглядываться по сторонам, покосилась вверх и вниз, словно не могла собраться с мыслями.

– Ну и? – наконец спросила она.

– Ну и это твое имя. Например, Потянула-Орла-за-Хвост.

– Длинное очень.

– Зато, – парировал Дарр Дубраули, – это целая история.

– А у тебя есть имя?

– Да, С-Дуба-Растущего-у-Липы.

Это заявление все встретили безудержным хохотом, но Ворона, которую теперь звали Потянула-Орла-за-Хвост, не смеялась. Она метнулась и клюнула одного из насмешников, а остальные закричали на нее: «Эй! Эй!» – но уже пришла пора спать, и старшие призвали всех к порядку.

На следующий день другая Ворона, которая сидела рядом в тот вечер, отыскала Дарра, кормившегося неподалеку, и очень-очень тихо сказала, что тоже хочет имя, но только хорошее.

И для нее нашлось имя – и другие имена, которые появились сперва у одной Вороны, а потом у другой; со временем их стали передавать птенцам, которые несли в именах своих матерей и отцов; а их птенцы добавляли в список новые имена. Имена уносили с собой те, кто улетал в другие края, оставив стаю. За сотню поколений имена (как и те, что носили Люди) стали гладкими, как речная галька, притерлись друг к другу, так что деяние, место, привычку или рассказ, скрытые в имени, уже почти нельзя было различить; но они оставались там, остаются и поныне.

Зима в тот год выдалась тяжелой. Снег выпал рано и не сошел до самой весны; снегопад укрыл трупы животных, погибших от холода и голода, так что Вороны не могли их найти. По вечерам на зимней ночевке Вороны сидели тихо: что́ тратить силы на общение, когда впереди долгая холодная ночь, а утром едва ли найдешь себе завтрак. Говорили о Воронах, которые не вернулись на ночевку к закату: о пойманных, пропавших, слишком слабых, чтобы найти пропитание. В глубине леса семейство Оленей – мать, отец и годовалый Олененок – оказалось в ловушке за снежным валом, который они сами невольно выстроили: ходили кругом, вынюхивая скрытую растительность, и вытоптали такую глубокую колею, что уже не смогли из нее выпрыгнуть. Там им были не страшны Волки, и Олени умерли от голода.

Вороны их нашли, подождали, пока теплое солнце не размягчит туши, и спасли собственную жизнь.

Дарр Дубраули редко видел Лисью Шапку. Когда они с друзьями летали в поселение в поисках пищи, то вообще видели мало Людей; в снегу Люди ходили стаями, как Волки на охоту, но забирали всю добычу, не оставляя ничего. Лучше держаться подальше от таких крупных голодных хищников: поговаривали, что в поселении видели вороньи перья – черные на снегу. Когда Дарр Дубраули все же заметил Лисью Шапку, она была с ног до головы закутана в меха, а Люди не приветствовали его, как прежде. Снег сковал их так же, как Оленей. Хорошо все-таки иметь крылья.

Когда зимняя ночевка разлетелась, Бродяга покинул стаю, и с ним улетела Младшая Сестра Дарра – подальше от стаи и семьи, которая не одобрила ее выбор, потому что Бродяга так и остался для всех чужаком. «Ладно, – проговорил отец, услышав эту новость от Служителя, – но пусть они лучше к нашим владениям и близко не подлетают». Дарр Дубраули огорчился, потому что в приступе весеннего безумия надеялся, что она выберет его ; он был готов улететь с ней куда угодно и навсегда, но нет. А помочь родителям с гнездом мог и последний птенец из прошлогоднего выводка – и, конечно, Служитель, которому Дарр дал имя Друг-Чужой-Подруги.

Где же Лисья Шапка? Он полетел к озеру, которое разбухло от талой воды, к зеленеющим рощам, но ее нигде не было; она не нашлась ни в дубраве, которой дала особое имя, ни у Ручья, ни у Высокого Камня, у которых тоже были имена, – она их называла, но Дарр не сумел запомнить дольше чем на минуту. Он чувствовал себя старым без нее, без Отца и Матери, без собственного надела. Совсем один. «Вот ее и бери себе в подруги», – то ли пошутил, то ли посоветовал Бродяга, когда улетал с Младшей Сестрой; а Сестра даже не обернулась ни разу.