Иван Шаман - Месть [СИ]

— Ничего страшного, — ответил я, устраиваясь поудобнее, — мы направляемся в Новыш, так что у нас будет несколько дней.

— Два, — улыбнулся Хатнак, — корабль потому и называется «Летучим», что летит по волнам куда быстрее любого парусника. Но раз вам так удобно, — рулевой даже подобрался, начиная явно любимую тему, — многие считают, что именно они первыми появились в мире, но даже не подозревают правды. Порожденные скалами, что старше остального мира, мы первыми вышли под свет звезд. Это потом уже возникли леса, и из них вышли эльфы.

Предки оставили нам знаки на диковинных языках в самых глубоких шахтах. Мы поднимались по безжизненным склонам, камни от камней. Рожденные от горных жил и магмы. В детстве нам показывали залы, залитые лавой. Там, в глубине, был первый дом рожденного разумного существа в Валтарсии. Да и имени тогда у нее не было. Только новая земля.

— Извини, перебью, — решил уточнить я, — что ты понимаешь под «возникли»? Родились, появились или все же пришли из другого мира?

— Вот тут ничего не знаю, ваше сиятельство, — вздохнул дварф, расстроенный тем, что его перебили, — нам рассказывали, что до того, как разделиться на множество народов. До того, как появилась младшая сестра, мы уже были. Тогда эта земля была пустынна. Но чудесная магия позволяла нам есть камни и питаться светом солнца. Именно мы были первыми пахарями. Первыми сеятелями. Мы создали этот мир таким, как вы его видите.

До нас это были просто скалы. Черные, безжизненные и неоскверненные чужим вмешательством. Лишь драконы да боги взирали на наши деяния. Вечные хищники прилетали в Валтарсию гнездиться, но большую часть времени проводили за океаном тьмы. Хотя тогда он был еще просто океаном. На нас не охотились, принимая за камни, а мы занимались своим делом.

Тысячи лет спустя. Когда взошли леса, а в морях и реках появилась рыба, начали появляться и другие. Вначале эльфы — пастыри деревьев. Затем орки — родители всякого скота. И наконец люди. Плодиться и размножаться было для всех нас первой заповедью. Хотя надо признать, что люди преуспели в этом лучше остальных. Ведь их брата сейчас от края до края не счесть.

Оставшись на севере, мы стали кланом снежной стали, лучшие кузнецы. Да-да! Не смотрите на меня так! Каждый клан гордится чем-то своим. Тяжелые пробивающие молоты, легкие и острые сабли, паровые машины и дирижабли. У каждого народа есть что-то свое. Но еще на заре войны демонов и эльфов именно мы выковали вот эти ошейнички, — ткнул в мое «ожерелье» дварф, — из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих нервов, рыбьего дыхания и птичьей слюны. Всего этого больше нет в нашем мире.

Их использовали против самых могущественных противников. До самого конца войны и победы Империи мы держали оборону и даже после поражения эльфов сохранили независимость. И пусть сейчас братья из Города мастеров вышли чуть вперед, создав свои паровые машины на пятьдесят лет раньше. Да, умельцы Краса сделали странный игольчатый свинцеплюй, который может стрелять до десяти раз подряд!

Но! Только у нашего народа сохранились клановые секреты создания душевного оружия и брони. Некоторые проходимцы, выгнанные целыми семьями, продают товары посторонним, но все же магические мечи, пьющие кровь врагов. Стрелы, червями вгрызающиеся в плоть при малейшем ранении. Доспехи, без перековки восстанавливающие свою поверхность. Все это заслуга именно наших собратьев из Синих гор.

— Мечи, которые пьют кровь, говоришь, — вспомнилось мне, — а нет ли среди них таких, которые после загораются?

— Горящая кровь это что-то новенькое, — в задумчивости поскреб подбородок, засунув толстые пальцы в бороду Хатнак, — хотя погодите. Если так подумать, то когда война с демонами была, эльфы своих чародеев помогать при ковке присылали. Тогда получалось совершенно новое оружие — и кислотное, и огненное. Говорят, даже мечи и копья из чистого света делали!

— Как же они свет ковать смогли? — усмехнулся, не поверив Эйгейл.

— Ну конечно не совсем из чистого, тут вероятно врут, но нечто очень похожее на тот двуручник, что господин граф таскает. Металл может сиять подобно солнцу, если его раскалить достаточно.

— Вот только он начинает плавиться, — заметил я, — становится упругим или вовсе жидким. А Кладенец, даже когда почти белый — все равно остается достаточно острым.

— Мечи — это не машины, — со вздохом заметил Хатнак, — их невозможно разобрать, чтобы понять, как они устроены. Многие тайны навсегда погребены под скалами времени. Да и просто под толщей застывшей лавы и магмы. А ведь интересно — что там было раньше? Вот и копаем да только все больше вдоль расходимся, алмазы — не то что можно просто так пропустить.

— Вот так жадность и побеждает любопытство, — грустно усмехнулся полуэльф.

— Да, уже лет сто не можем на пять метров опуститься, уж больно жилы богатые, — будто извиняясь, ответил рулевой, — зато сколько всего было изобретено, чтобы ниже зарыться! Одни только маски с пропитанной воздухом ватой чего стоят! Там ведь, на глубине, дышать нечем. Вот и приходится с собой такие штуки носить, которые как бы дышать помогают. Один из наших алхимиков додумался, как из воздуха все полезное вынуть и жидким сделать…

Хатнак еще долго рассказывал об удивительных приспособлениях, созданных народом горных умельцев. А я думал о своем. Белая комната со стенами из непонятного материала, без швов и пор. Лава, поднимающаяся снизу. Знаки и буквы слишком похожие на забытый язык демонов. Саркофаг, скрывающий в своем нутре не тело, а спрятанного бога. Знания в чистом виде.

Я все это уже видел под горами Уратакоты. Под десятком уровней, заполоненных крысолюдами и вараприциями — ящероподобными гуманоидами. Да и сам я, по словам приемной матери, был найден глубоко под землей, в развалинах храма ящеров. Хотя найден — не совсем точная формулировка — рожден. Или пробужден кровью, по крайней мере, нескольких сотен живых существ, переполнен их душами.

Раздумывая о концепции души вообще, моей в частности, и отношению ко всему этому Святогора и культа Скрытого Бога Солнца, я спустился в трюм к Эве. Девушка, заслышав скрип лестницы, забилась в угол каюты. Да, места тут было не много, и при других обстоятельствах она вполне могла бы послужить камерой, комфортабельной: с кроватью — гамаком, столом и стулом. Только девушка ничего из этого не использовала, ведя себя как забитый зверек.

— Что же мне с тобой делать, — прошептал я, садясь на корточки у девушки, буквально вжавшейся в угол, — я бы выпустил тебя на волю, но оставлять в таком состоянии не могу. Ты же сама без приказа даже есть отказываешься. Нельзя так жить…

— А это и не жизнь, — от голоса Араты я вздрогнул, совершенно не заметив девушку, которая сидела в тени буквально в паре метров от меня, — демоны хоть и хранят порядок, но бывают теми еще тварями. Так сломать душу и разум… Словно она для них какая-то игрушка.