Соман Чайнани - Кристалл времени [litres]

А посмотреть действительно было на что. Перед ними открылся просторный тронный зал, который правильнее было бы назвать бархатным . Всё здесь – и стены, и пол, и даже потолок были обтянуты темно-синим, как поздние сумерки, бархатом. Стены были не сплошными, их разделяли на отдельные панели мерцающие оранжевым светом линии, состоящие из множества светлячков. Светлячки эти не стояли на месте, но постоянно передвигались стройными колоннами вверх и вниз, освещая зал.

Впереди, у дальней стены зала, под яркой, наполненной светлячками люстрой, поблескивал золотой трон – массивный, громадный, хоть Гиганта из Ледяных равнин на него сажай. На высокой спинке трона были вырезаны крупные буквы: «О.П.И. Тель Шорт» .

А на бархатном полу, у подножия трона, сидела и внимательно смотрела на пришедших большая компания.

Агата ахнула.

Все они были здесь, все. Эстер, Анадиль, Дот, Хорт, Николь, Робин, Гиневра, Шериф и остальные ее друзья, спасшиеся во время битвы у эшафота, а теперь укрывшиеся здесь, в Гномии…

И не только они одни.

Во дворце Тель Шорта оказались и те, кого Агата оставила в Школе. Профессор Анемон, профессор Мэнли, профессор Шикс, принцесса Ума, Юба, Кастор и первокурсники, всегдашники и никогдашники – все они тихо сидели на полу.

Они смотрели на Агату, Софи и Тедроса, выжидающе поглядывали на дверь, ожидая увидеть показавшуюся из-за водяного занавеса декана Школы Добра.

Потом все они увидели выражение лица Агаты.

И все поняли.

– Где бы ни находилась сейчас Доуви, я верю, что она пребывает в мире, – сказал Робин, обращаясь к Агате. – Она гордилась бы тобой.

Агата выдержала взгляд Робина, не давая прорваться наружу своему горю.

А в следующую секунду друзья и преподаватели налетели, окружили ее, задушили в своих объятиях.

– Я молилась о том, чтобы ты выжила, – захлебываясь, шептала Эстер, не в силах сдержать своих чувств. – Доуви, должно быть, услышала меня. Она до самого конца оставалась твоей феей-крестной.

– Мы любим тебя, Агата, – горячо сказала Кико.

– Даже я, хотя ты мне в принципе не нравишься, – сказал Хорт.

Николь отпихнула его в сторону, сама обняла Агату.

– Если бы не ты, сидеть нам до сих пор в тюремной камере. Спасибо!

– Ну, благодарить не меня нужно, – смущенно ответила Агата. – Все мы к этому свою руку приложили, каждый по-своему.

Она посмотрела на Тедроса и Софи, которых тоже облепили со всех сторон. С особым удовольствием Софи обнималась с красивыми парнями-никогдашниками.

Вскоре возбуждение схлынуло, и все вновь уселись на полу, обнявшись, словно члены одной большой дружной семьи. Даже Агата немного успокоилась, увидев, что все теперь собрались вместе и не нужно было больше никого спасать.

Но спокойствие длилось недолго, и вскоре новые опасения охватили Агату.

А Софи тем временем заговорила с сидевшим рядом с ней Робином:

– Послушай, я готова поклясться, что во время того заседания Совета видела у тебя кольцо на пальце. А сейчас его нет, где оно?

– То было не мое кольцо, – признался Робин.

– Но… – нахмурилась Софи.

– Что нам делать теперь, Робин? – вклинилась в разговор Агата. – По всем Лесам на нас идет охота. Чем мы можем ответить?

– Вот именно за этим мы и оказались здесь, – сказал у них за спиной Шериф из Ноттингема.

– Чтобы попросить о помощи императора Тель Шорта, – добавила сидевшая рядом с Шерифом Гиневра.

– Погодите секундочку. Шериф, объясните сначала, каким образом вы с Робином оказались в Камелоте? И как у вас оказался волшебный мешок? – спросил Тедрос. – От него же одни клочки остались после того, как Змей бежал из вашей тюрьмы в Ноттингеме…

– На то этот мешок и волшебный, что его невозможно уничтожить, – с важным видом возразил Шериф, помахивая своим зашитым мешком. – Змей совершил большую ошибку, когда оставил эти, как ты говоришь, клочки валяться на земле. А мама у Дот, между прочим, лучшая портниха во всех Лесах…

– Моя мама? – подала голос Дот, высунув из-за чьих-то спин свою голову, словно выглянувший из скворечника птенец. Весьма упитанный птенец, нужно заметить. – Но моя мама умерла, когда я была еще совсем маленькой!

Робин удивленно посмотрел на Шерифа, но тот невозмутимо ответил:

– Так оно и есть.

– Но тогда как же мама могла зашить этот мешок, если она давным-давно… – нахмурилась Дот.

Но Шериф продолжал гнуть свое, не обращая никакого внимания на слова дочери:

– Мешок умеет отделять друзей от врагов, поэтому я в нем и пойманных пиратов держал, и своих друзей с места на место переносил. И все шло хорошо до тех пор, пока во время драки пиратов не выпустили на свободу фейри. Унюхали они их в мешке, что ли…

– Странно, что они тебя самого вместе с ними не освободили, если учесть, как от тебя пахнет, – ехидно вставил Робин.

– Погоди, – строго посмотрела на Робина Агата. – Когда я пришла в Шервудский лес, ты сказал мне, что твои Веселые ребята мне помочь не смогут, и ты сам тоже, это первое. Второе: вы с Шерифом терпеть друг друга не можете, как же вы оказались вместе?

– На этот вопрос лучше всего мама Тедроса может ответить, – сказал Робин.

– На самом деле это все благодаря Софи вышло, – сказала Гиневра.

– Благодаря мне ? – удивилась Софи, накручивая локон на свой опустевший стакан из-под молочного коктейля.

– Ну да. В тот вечер, когда вы ужинали с Райеном, ты толкнула меня под столом ногой, – пояснила старая королева. – Толкнула и сказала, что Тедрос должен сам о себе позаботиться. Что ты Тедросу не мать. Это меня подстегнуло. Я восхищалась твоей смелостью – вот так открыто, прямо, можно сказать, под носом у этого монстра, ты призывала меня действовать. Призывала бороться, пусть даже это казалось совершенно невозможной задачей. Но как мне было подать кому-нибудь весточку за пределы Камелота, когда у меня ским на губах прилип? И тут я вспомнила, что под окном спальни королевы растет дерево, а на нем живут певчие птички, которых я всегда крошками подкармливала. А они в благодарность за это помогали мне – начинали громче петь, когда видели, что я могу безопасно отлучиться из замка, чтобы встретиться в лесу с Ланси. Короче говоря, после ужина я отправилась в мою старую спальню, будто бы решила прибраться в ней, и там, под окном, как всегда были мои пташки. Увидели меня с уродливым скимом на губах и сразу замолкли. Смотрели на меня так жалобно своими глазками, словно спрашивали, чем они могут мне помочь. Ну, а я, прибираясь, принялась мычать песенку, которая знакома каждой лесной птичке.

И она замычала, а Робин тут же подхватил со словами: