Дмитрий Скирюк - Драконовы сны [litres]

– Телли ещё не приходил?

– Нет…

– Чёрт… – Жуга скрежетнул зубами и заметался, разыскивая шапку. Не нашёл, махнул рукой и схватил свой посох. – Непоседа. Я ж предупреждал!

В этот миг в дверь заколотились.

– Откройте, это я! – кричал заполошно ломкий мальчишеский голос. – Откройте!

Весь мокрый, в грязи, Телли ворвался в дом, будто за ним гнались черти. Захлопнул дверь, задвинул засов и без сил опустился на пол.

– Тебя, что, опять побили? – Жуга с опаской посмотрел на дверь, но всё, вроде, было тихо. Телли помотал головой и протянул ему сумку.

– Там… – всхлипнул он, – я вид… я видел…

Он заплакал.

– Ну? – травник присел и отпихнул в сторону дракона, который уже проявлял к сумке недвусмысленный интерес. – Что случилось? – он встряхнул мальчишку за плечи. – Да говори же! Что ты видел?!

Телли не отвечал.

…Удар, прыжок из темноты, горящие глаза, короткий визг, падение, разодранная плоть, мокрый шорох соломы под ногами… кровь бьёт фонтаном из разорванных артерий, запоздалый взмах ножа и крик, крик, крик – отчаянный, безумный, переходящий в бульканье и хрип…

Жуга пошатнулся и схватился за косяк. Прикрыл на миг глаза.

– Что ты видел? – повторил он свой вопрос, уже зная, что услышит.

– Собака… – выдавил мальчишка, глотая слёзы.

Телли смог сказать всего одно слово, но и этого хватило, чтобы у Рудольфа забегали мурашки по спине.

А через миг мальчишка взглянул на травника и вдруг забился в судорожном крике:

– Не смотри на меня! Не смотри на меня так!!!

Редко когда в своей жизни Жуга бегал так быстро, хотя прекрасно понимал и знал, что не успеет. Знал, понимал – и всё равно бежал, разбрызгивая лужи, срезая путь кривыми переходами дворов. С разгону налетел на целовавшуюся в подворотне парочку – девица взвизгнула, парень выругался и схватился за нож, но Жуга уже исчез за поворотом. Город кружил, петлял, запутывал дорогу паутиной узких переулков, городил на пути баррикады развалин. Неровная брусчатка мостовой блестела каплями недавнего дождя. Было стыло и холодно.

Он опоздал.

У «Двух Башмаков» гомонил народ. Горел фонарь. Холодея сердцем, травник протолкался сквозь толпу.

– Что стряслось?

– Хозяина порешили, – с весёлым возбужденьем охотно сообщили ему. – За стражей уже побёгли.

– А за лекарем?

– На кой за лекарем? и так подохнет… Чё ты пихаешься?! Ща как пихну…

– Заткнись!

В голосе травника было что-то, отчего словоохотливый зевака заткнулся и поспешно уступил дорогу.

У самой стойки лежал Томас. Травник протолкался сквозь вонючую, пропахшую пивом и страхом толпу и содрогнулся.

– Яд и пламя…

Такого он не видывал давно. Кабатчик ещё дышал – залитая красным грудь прерывисто вздымалась и опадала. Разодранное горло пенили пузыри, среди лоскутьев мышц и жил синевато и страшно блестели оголённые кольца трахеи. Руки до плеч покрывали укусы, рваные, с махрами содранного мяса; в их глубине белела кость. Кровь судорожными толчками била из разорванных вен, заливая пол неровной лужей. Люди в корчме стояли молча, переминаясь с ноги на ногу. Никто не решился подойти к лежащему, переступить неровный круг света от старого фонаря, висевшего как раз над ним, будто это могло навредить.

Никто, кроме Марты.

Травник впервые воочию увидел эту женщину, ту самую Марту, что вечно была на кухне и так смешно боялась мышей, коренастую, широкобёдрую, с морщинистыми сильными руками, изъеденными бесконечной стиркой и мытьём посуды, руками, которые сейчас поддерживали голову Томаса. Она была единственной, кто не ушёл, не оставил его в беде.

Жуга шагнул вперёд. Марта подняла голову. В глазах её отразился ужас.

– Не подходи! – взвизгнула она и снова разразилась рыданиями. – Не тронь, не смей!

Травник опустился на колени, протянул руку.

– Я хочу помочь, – тихо сказал он.

– Уходи!

Не слушая её, Жуга стянул ремень и принялся накладывать жгут.

Глаза кабатчика открылись, нашарили травника.

– А, Лис… – прохрипел он. Содрогнулся в судорожном кашле. В горле его забулькало, струйка крови стекла изо рта на рубаху. – Доигрался… Пришёл… посмотреть?

– Это не я, Томас, – сказал Жуга. Голос его был на удивление твёрд и спокоен. – Кто-то другой натравливает собак.

– Какая… разница… теперь… – слова текли мучительно и медленно, как воск со свечи. Марта плакала, теперь уже беззвучно.

– Молчи, береги силы.

– Силы? Толку… умираю…

Кто-то сдавленно икнул и рванулся к двери, не выдержав зрелища. Ему уступили дорогу, ещё и дали пинка напоследок, чтоб не лез вперёд, коль брюхом слаб. Народ в корчме молчал, лишь изредка проносился по рядам тревожный шепоток.

Жуга перетянул кабатчику жгутом руку выше локтя, взялся за вторую. Осторожно тронул растерзанную шею и замер в нерешительности. Так же осторожно оттянул края раны, вгляделся в кровавое месиво. Взгляд его помрачнел.

Надежды не было.

Если бы сонная артерия осталась незадетой, если бы кто-то чуть раньше додумался перетянуть ему вены, если бы Жуга бежал быстрее, если бы, если бы, если бы… Всех пальцев на руках не хватит сосчитать эти «если бы». Смерть приближалась к Томасу неотвратимо, семимильными шагами, и ей не было дела до людей, которые встанут на её пути. Ничто человеческое не могло здесь помочь.

Ничто.

Человеческое.

Жуга помедлил, собираясь с мыслями.

Он мог помочь кабатчику. Мог, но для этого пришлось бы вновь вернуть всё, от чего он, казалось, навсегда избавился, вернуть свой дар, своё проклятие, всё, что вело его, тащило за уши по злым дорогам спятившей судьбы всего лишь год тому назад, и шрамы на теле, в душе и в сердце ещё не успели зажить. Чем это могло обернуться, травник мог лишь гадать, а выбор – его выбор лежал сейчас на полу, хрипел разодранным горлом, отсчитывая каплями кровавой клепсидры последние минуты бытия.

Травник закусил губу. «А так хотелось хоть немного пожить спокойно…»

Он уже знал, какое примет решение. В любом случае медлить было нельзя – гораздо проще исцелить живого, чем оживлять умершего.

Жуга встал и быстрым взглядом окинул толпу.

– Ты, ты и ты, – окровавленным пальцем указал он на троих, стоявших впереди, – бегите на кухню. Несите воду, всю, какую найдёте. Быстро! – рявкнул он, заметив, что те не спешат. Толпа встревоженно загудела, когда травник повернулся к ней: – Остальные все вон!

Он помедлил и на краткий миг закрыл глаза, ощущая в пальцах колючий холодок серой магической мощи.

Смерть пришла и встала на пороге.

– Вон!!! – заорал он.

Толпа шарахнулась к выходу.

В просторный зал корчмы под «Красным Петухом» Жуга ворвался как ядро из катапульты. Взъерошенный, в разодранной рубахе, выпачканной кровью, он хлопнул дверью так, что с потолочных балок посыпалась сажа, и сразу, без слов направился к занавеске, за которой обычно сиживал хозяин. Один из вышибал метнулся, чтоб остановить, ухватил за плечо. Затрещала рубаха. Жуга, не замедляя шага, потянул его за руку на себя, слегка присел, толкнул ладонью в грудь, и вышибала с грохотом и треском покатился по полу, сметая лавки и столы. Выражение его лица было самое что ни на есть растерянное. Посетители заоборачивались, кто-то выругался.