Джо Аберкромби - Немного ненависти [litres]

Рикке пожала костлявыми плечами:

– Просто друг. Хотя, пожалуй, он подходит и на эту роль.

– А женщина?

Женщина разглядывала Орсо даже с еще большим вниманием, чем Трясучка. Одна ее рука была синей от татуировок, каменно-твердое лицо ритмично двигалось: она что-то жевала. Не отрывая взгляда от глаз Орсо, она повернула голову и яростно сплюнула.

– Это Изерн-и-Фейл. Ее считают самой мудрой женщиной среди горного народа. Она знает все пути даже лучше, чем знал ее папаша. Она помогала мне открыть Долгий Взгляд. И сделать мое сердце каменным. Правда, это не очень получилось.

– То есть она… твоя наставница?

Рикке снова пожала плечами:

– Просто друг. Хотя, пожалуй, она подходит и на эту роль.

– Для такой беззаботной девушки у тебя довольно свирепые помощники.

– Не беспокойся. Ты в безопасности. – Она наклонилась к нему: – До тех пор, пока ты меня не подведешь.

– О, я всех подвожу!

Он ухмыльнулся ей, и она ухмыльнулась в ответ – во всю ширину своего большого рта. Ее улыбка выглядела настолько восхитительно открытой и искренней, что Орсо почувствовал радость оттого, что принял в ней некоторое участие. Подумать только, а он ведь делал предложение самой коварной женщине в Земном Круге!

И вот как все обернулось.

На празднество не пожалели расходов. Площадь Маршалов превратили в арену, как это делали обычно для летнего турнира, и трибуны ломились от радостных толп. Здания были увиты флагами: солнце Союза, перекрещенные молотки Инглии. Все оделись в самое лучшее, хотя это лучшее выглядело по-разному в зависимости от того, с какой стороны площади ты находился. Там, на противоположном конце, это были бриллианты и шелк, а здесь в основном двубортные жилеты да пара лент у тех, кто побогаче.

Однако за чувства платить не надо, поэтому, когда сверкающие шеренги принялись маршировать мимо, в эмоциях недостатка не было. Было завистливое восхищение – у нищих к простолюдинам, у простого люда к мелкому дворянству, у дворян к родовой знати, у аристократов к королевским особам; каждый выворачивал шею, чтобы поглядеть вверх, на то, чего ему пускай немного, да недостает. Было боевое воодушевление – главным образом со стороны тех, кто в жизни не вытаскивал мечей из ножен, поскольку те, кому довелось ими помахать, знали, что это такое. Был патриотический раж – в таком количестве, что хватило бы утопить небольшой остров, полный чужеземного отребья, – а также праведный восторг в связи с тем, что Союз производит самых лучших молодцов во всем мире. Имела место и гражданская гордость со стороны жителей великой Адуи, Города белых башен, поскольку никто кроме них не дышал настолько густым смогом, не пил настолько грязную воду и не платил так много за такие жалкие помещения.

Когда речь шла о том, чтобы накормить людей или дать им жилье получше, чем собачья конура, у правительственного бюджета всегда оказывались жесткие ограничения, которые нельзя переступать. Но для королевского торжества Закрытый совет всегда мог найти способ! Если тебе довелось голодать в лагерях, ложью проникать в сердца и постели добрых людей, обманывать и пытать, предавая дело, в которое ты наполовину верила, ради того, которое не имело для тебя никакой важности, то можно было и ощутить некоторую горечь при виде того, как все эти деньги улетают впустую.

Но сердце Вик было достаточно твердым, а уж голова и подавно. По крайней мере, так она себе говорила.

– Я повсюду тебя искал!

За ее плечом стоял Огарок. Ему не было нужды протискиваться сквозь толпу – парень был настолько тощим, что мог запросто проникать через щели между людьми, как сквозняк под дверь. Он привел с собой девочку. На той был капор, о котором даже Вик, никогда в жизни не носившая капора, могла сказать, что он вышел из моды еще в прошлом столетии.

– Это моя сестра.

Вик моргнула.

– Та самая, которая…

– У меня она только одна.

Было невозможно сказать, сколько ей лет. Когда детей не кормят как следует, иногда они выглядят гораздо младше своего возраста, а иногда гораздо старше. А иногда и то, и другое одновременно. У нее были такие же большие глаза, как у брата, но еще более худое лицо, так что глаза выглядели даже больше, чем у него – словно у печальной лягушки. Вик увидела в их влажных уголках собственное искаженное суровое лицо. Оно тоже не вызвало у нее особенного энтузиазма.

– Ну, давай, – сказал Огарок, подталкивая сестру локтем.

Девочка сглотнула, словно вытаскивая слова откуда-то из глубины своего организма:

– Я просто… хотела сказать спасибо. Хорошее место, это, где я живу. Чистое… И меня там кормят. Можно есть сколько хочешь. Правда, я ем мало… Понимаете… наши родители умерли. До сих пор у нас не было никого, кто бы за нами приглядывал.

Вик была твердой. Спроси любого, кто пытался встать ей поперек дороги в лагерях. Спроси любого, кого она послала в лагеря за последующие годы. Спроси любого, кому не посчастливилось так или иначе с ней столкнуться. Вик была твердой. И, тем не менее, это ее задело. Девочка благодарила ее за то, что ее сделали заложницей! Благодарила за то, что ее использовали как орудие, чтобы заставить ее брата предать своих друзей.

– Что Огарок тебе рассказал? – буркнула Вик.

– Ничего особенного! – Девочка боялась, что из-за нее у брата могут быть неприятности. – Просто что он теперь работает на вас, и поэтому вы будете приглядывать за мной, пока он с вами.

Она испуганно подняла взгляд:

– Что, работа уже закончилась?

– Наша работа никогда не кончается, – ответила Вик, и девочка моментально приободрилась.

Может быть, Вик должна была почувствовать себя счастливой, что кто-то радуется бесконечной работе. Но она никогда по-настоящему не знала, что значит быть счастливой. Возможно, это с ней уже произошло, а она просто не заметила?

Раздались пронзительные звуки фанфар, сотни каблуков щелкнули одновременно, когда солдаты наконец добрались до финальной позиции, и парад закончился. На мгновение все застыло неподвижно. Затем там, где сидели великие, среди мест для Закрытого совета, рядом с королем, поднялась какая-то фигура. Солнечные лучи блистали на загадочных символах, вышитых на сияющей мантии.

Байяз, Первый из магов.

– Мои благородные лорды и леди! Крепкие фермеры и их жены! Честные граждане Союза! Мы с вами стоим на месте великой победы!

И он с улыбкой оглядел площадь Маршалов – место, которое до сих пор с большими трудами восстанавливали после того, как он сровнял его с землей не более тридцати лет назад. Говорили, что когда все будет закончено, здесь станет еще лучше, чем прежде. Однако куда ни посмотри, все либо было лучше в далеком прошлом, либо станет лучше когда-нибудь в будущем. Еще ни один политик ничего не добился, говоря людям, что все вполне неплохо так, как оно есть сейчас.