Джо Аберкромби - Немного ненависти [litres]

А теперь из окон новенького суперсовременного филиала банка «Валинт и Балк» вырывались языки пламени, на площадь летел пепел и горящие векселя, а сжигатели, изблеванные скрывавшими их тенями, явились во плоти – обезумевшие легионы, пляшущие вокруг него со своими факелами и светильниками.

Кто-то ударил его по лицу, смеясь, смеясь во все горло. Почему они так ненавидят его? Ведь он делал мир лучше. Эффективнее. Бесчисленные маленькие усовершенствования механизмов и технологических процессов на нескольких фабриках – его рук дело. Он неуклонно создавал себе репутацию усердного работника. Так почему они ненавидят его?

– Что за день! – воскликнул кто-то. – Великая Перемена наконец наступила!

Ему в горло попал удушающий клуб дыма; он закашлялся, отчаянно кося глазами, чтобы увидеть, не загорелся ли его костер. Но нет. Слишком много огней горело на площади, отблескивая в слезах отчаяния, застилающих его глаза.

– Помогите… – пробормотал он, уже ни на что не надеясь.

Все, что требуется – это случайно упавший факел. Кусок горящей бумаги, занесенный капризным ветерком. Случайная искра. И чем дольше все это продолжалось, чем безумнее вели себя люди, тем несомненнее становилась его гибель.

Одна из женщин сорвала с себя платье, другая облила ее голые груди вином, и какой-то мужчина уткнулся в них лицом, словно боров в корыто. Все трое заливались отчаянным, взвизгивающим хохотом, словно завтра кончится мир. Возможно, он уже кончился. Мимо костра проплясал скрипач, нещадно пиля смычком свой инструмент со свисающими с грифа оборванными струнами.

Алинган закрыл глаза. Это было совсем как в историях о падении Аулкуса, весь этот хаос и оргии на улицах. Он всегда думал о цивилизации как об огромном механизме, твердом и железном, где все привинчено к надлежащим местам. Теперь он увидел, что это ткань, тонкая и прозрачная, как вуаль новобрачной. Материя, которую по всеобщему согласию никто не трогает, но которую можно разорвать в одно мгновение. И обрести ад, скрывающийся непосредственно внизу.

– Наваливай выше, ублюдки! – орал тот, кого называли Искрой: главный сжигатель, главный демон, временный Гластрод этого места; и люди швыряли все новые кипы бумаги Алингану в лицо, и листки порхали в воздухе, кружась и скручиваясь в трубочки в потоках горячего ветра.

– Помогите… – прошептал он, не обращаясь ни к кому.

Конечно же, они придут. Городская стража. Инквизиция. Солдаты. Кто-нибудь обязательно придет. Как они могут не прийти?

Но Алинган был вынужден признать, с ужасом глядя на неуклонно растущую груду бумаги вокруг своих лодыжек, что они могут явиться слишком поздно.

– Великая Перемена! – взвыл кто-то, заливаясь безумным восторженным хохотом. – Что за день!

– Что за день! – орал тот ублюдок с косым глазом.

Малли никак не могла запомнить его имени. Мелкий и мерзкий, она всегда так считала. Из тех, что всегда заглядывают в окна, ища чем бы поживиться.

– Свобода, мать твою за ногу! – вопил он.

Малли хотела бы быть свободной. А кто не хочет? В принципе. Свобода – это светлая мечта, бегать по цветущему лугу с распущенными волосами и все такое. Но она не хотела быть свободной, к примеру, от того, чтобы ей платили. Она как-то раз попробовала, и это было так неприятно, что не описать. Именно тогда она и стала шлюхой. В общем-то ее никто не принуждал. Просто когда выбор стоит между тем, чтобы голодать, и тем, чтобы раздвигать ноги, считай, что никакого выбора и нет.

Они выбили дверь в распивочную и вытащили оттуда благородных клиентов за ноги, заставили их плясать для всеобщего развлечения при свете горящего здания банка – одетых или раздетых, в том виде, как их нашли к этому моменту. Один дородный пожилой господин шаркал вокруг груды наваленных бумаг со шляпой на голове, но со спущенными до лодыжек штанами. Другой парень – кажется, адвокат, тот самый, что любил пораспространяться насчет благотворительности и всегда прикрывал лицо, когда ему сосали член, – был вообще голый как младенец. Рубцы от хлыста на его волосатой спине блестели в свете костров.

Смотреть, как клиенты пляшут для нее, а не наоборот, было приятным разнообразием, тут не поспоришь, и ее ни капельки не волновало, что банк сгорел дотла, но в ней копошилось беспокойство насчет того, кто заплатит ей за сломанную дверь. А за этим беспокойством маячило еще более серьезное: если они сегодня сожгут всех клиентов, кто станет завтра платить ей хоть за что-нибудь?

– Великая Перемена!

Косоглазый урод схватил Малли за руку, сжав до боли, и практически силой подтащил к себе. Интересная штука: когда мужики толкуют о свободе, они никогда не имеют в виду свободу для женщин.

– Что за день, а? – завопил он ей в лицо, обдавая ее зловонным дыханием.

– Угу, – отозвалась она, улыбаясь и высвобождая руку. – Великая Перемена.

Но только вот была ли эта перемена к лучшему? Вот что ее заботило. Может быть, она проснется завтра утром, и внезапно окажется, что мир излечился от безумия, и вдобавок кто-то починил ей сломанный замок? Она сильно сомневалась в этом. Но что она могла сделать, кроме как улыбаться и надеяться на лучшее? По крайней мере, в этом у нее был большой опыт.

Она увидела, что Искра смотрит на нее, и почувствовала, что должна сделать что-то жестокое. Показать, что она одна из них. Мимо как раз ковылял голый адвокат, и она высунула башмак, поставив ему подножку. Он рухнул на землю и заворочался в грязи, а она зашлась деланым визгливым хохотом, показывая на него пальцем.

Ей это вовсе не нравилось. Но когда выбор стоит между тем, чтобы причинять боль, и тем, чтобы боль причиняли тебе, считай, что никакого выбора и нет. Она достаточно часто оказывалась на дерьмовом конце этих гребаных качелей.

– Встать, свинья! – скомандовал кто-то.

Рэндок, пошатываясь, поднялся на ноги, держась за бок, пытаясь поднять вверх ослабевшую руку и одновременно танцевать. Танцор из него всегда был никудышный, даже когда он был одет. Сейчас он был на пределе измождения. Невзирая на наготу, с него катился градом пот, горло жгла застарелая изжога. Однако изжога была наименьшей из его забот.

Кажется, эта женщина, Малли, поставила ему подножку. Теперь она показывала на него пальцем, заходясь в визгливом хохоте. Он не мог этого понять. Ведь он же помогал ей, и часто! Финансовая поддержка, из самых сердечных чувств. Именно поэтому он продолжал приходить сюда – чтобы помогать этим бедным девушкам, которых тяжелые времена вынудили вести распутную жизнь. И если они хотели его отблагодарить, он не мог их обидеть, отказав в этом вполне естественном желании. Он был чуток к желаниям общества. И вот как они ему отплатили, эти неблагодарные суки! Гребаные вонючие шлюхи, вот они кто!