Джо Аберкромби - Немного ненависти [litres]

С трудом переставляя ноги, он миновал огромную кучу документов, наваленную ими вокруг несчастного малого в дешевом костюме, которого они привязали к столбу, словно он был еретиком, а они – фанатиками на диком Юге. Возможно, в этой куче были и дела самого Рэндока, готовые взлететь к небу в столбе дыма. Какое расточительство! Какая глупость! Всю свою жизнь он посвятил закону – еще одно благодеяние с его стороны. Сколько пота он пролил ради своих клиентов! Добросовестная работа – его кредо. С Рэндоком вы в надежных руках! На этом он выстроил свою репутацию. Так возникло процветающее товарищество «Залев, Рэндок и Крун». Правда, Залев уже несколько лет как умер – его унесла лихорадка в ту холодную зиму, – но Рэндок не собирался платить за новую вывеску только ради него. Круна тоже не было, он занялся патентным делом. На патентах сейчас можно очень неплохо заработать.

При помощи бумаги и чернил можно своротить горы, он всегда так говорил – если у тебя достаточно времени и есть нужные связи в суде. Нет ничего сильнее закона! Впрочем, теперь ему начинало казаться, что огонь все же сильнее. Закон сам по себе, не подкрепленный силой, – всего лишь дыхание. Он вздрогнул, когда часть банковской крыши просела внутрь. Вверх взметнулись языки пламени, фонтаны кружащихся искр. «Никогда не связывайся с «Валинтом и Балком», – сказал ему Залев в самый первый день, когда он занялся юриспруденцией. – Никогда, запомни!» Видят Судьбы, если можно сжечь даже их, со всеми их богатствами и секретами, со всем их могуществом, то что тогда считать надежным?

Огонь уже перекидывался на узкое здание, где располагалась его собственная контора. Он всю жизнь работал ради процветания этой фирмы. Можно сказать, выстроил ее своими руками. Ну, то есть Залев и Крун, конечно, тоже участвовали, но основной вклад был все же его, по крайней мере с тех пор, как Залев умер, а Крун занялся патентами.

Пошатываясь, он остановился и наклонился, упершись ладонями в колени, охая и отдуваясь, а ужасная музыка все продолжала дудеть и скрипеть, а шлюхи все показывали пальцами, смеялись и пили. Какая несправедливость! Он приходил сюда, чтобы помогать этим девушкам! Он был их благодетелем. Их покровителем. Он был им как отец! Ну, нет, скорее что-то вроде доброго дядюшки. Его здесь любили ! А теперь они насмехались над ним, глядя, как он бродит вокруг нагишом. Словно грустный медведь, которого он когда-то видел в странствующем цирке.

Тем не менее, могло получиться и хуже. Это он мог оказаться привязанным к столбу с юридической растопкой, наваленной вокруг лодыжек. Рэндок прижал ладонь ко рту, борясь с изжогой.

Кто-то ударил его, и он завизжал от боли. Голые ягодицы рассекла огненная полоса.

– Пощадите! – захрипел он, снова поднимая слабую руку над головой. – Умоляю!

На него с ухмылкой смотрел низкорослый человек с отвратительно косящим глазом, держа в руке кучерской кнут.

– Пляши, жирный говнюк! – рявкнул он. – Или мы спалим тебя вместо него!

И Рэндок принялся плясать.

– Что за день! – вопил Мотыль.

Потому что Великая Перемена наконец пришла и перевернула все вверх дном, и те, кто всю жизнь провели на дне, внезапно оказались сверху, подонки стали господами, и теперь все те вещи, которых он всегда желал, но знал, что никогда не получит, – вот они, только руку протяни. Кто может его остановить? Никто!

– Что за день!!

И он снова вытянул кнутом того адвокатишку и попал ему на этот раз по ногам, так что тот пошатнулся и упал на колени, жирный говнюк. Жирный говнюк, который не бросил на него даже взгляда, когда он клянчил у него монетку несколько дней назад. Словно он какое-то насекомое. Ну-ка, поглядим теперь, кто из нас насекомое? А?

Он знал их всех. Видел каждого из них, даже если они не видели его. У него имелся список претензий ко всем, кто проявлял к нему неуважение, и теперь пришло время платить по счетам.

– Пляши, жирный говнюк!

Он лягнул адвокатишку в челюсть, когда тот пытался подняться, и опрокинул его на спину. Потом отбросил кнут, схватил обеими руками молот и принялся снова колотить по статуе.

– Гребаный ублюдок! – орал он, обращаясь к ней.

Хрен его знает, кто это. Какой-то король. Какая-то шишка.

– Надо тебя малость понизить, а то ты больно высокий!

Он отбил с пьедестала кусок надписи. Хрен его знает, что там написано. Кому нужны буквы после Великой Перемены?

– Дай-ка сюда! – он вырвал бутылку из руки Фреймера, как раз собравшегося выпить, так что тот залил спиртным свою дурацкую кепку.

– Ах ты ублюдок, – сказал Фреймер, утирая лицо.

Мотыль только рассмеялся и сделал еще глоток. Он увидел в дверном проеме маленькую девочку, смотревшую на него. Маленькая смуглая девчонка с большими темными глазами, на щеках блестят полоски от слез.

Он воздел бутылку к небесам и расхохотался:

– Что за день!!

Гессель отвернулась от безумия, царящего на площади. Это было слишком пугающе. Она пробралась обратно в дверной проем, за которым лежал ее отец.

– Отец, – прошептала она, дергая его за руку. – Пожалуйста, проснись!

Его тело заколыхалось в ответ на ее усилия, но он не проснулся. Один его глаз был слегка приоткрыт, под веком виднелась полоска белка. Но он не проснулся.

Однажды, когда они гуляли в публичном парке в Бизурте, где, как говорят, император Солкун посадил десять тысяч пальмовых деревьев, отец сказал ей, что стоит всегда иметь при себе кусок чистой ткани, чтобы держать себя в опрятном и благопристойном виде. Сейчас она вытащила этот платок, лизнула его и попыталась стереть кровь с его лба, но чем больше она терла, тем больше крови натекало взамен. Вскоре платок стал красным, а седые волосы отца – темными от нее.

– О Боже, – шептала Гессель, продолжая тереть, сама не зная, молитва это или проклятие. Несмотря на все усилия жрецов по ее обучению, она никогда не могла до конца понять разницу. – Боже, Боже, Боже!

Он говорил, что здесь им будет лучше. В Даве больше не было безопасно. Сперва из города выгнали императорских солдат и воцарился хаос, и это было очень плохо. Потом явились Едоки, чтобы восстановить порядок, и это было гораздо хуже. Она как-то видела одного из этих существ, посреди главной улицы, на закате. Оно испускало ужасный свет. Гессель до сих пор видела его во снах – эти черные глаза, бесстрастную улыбку и кровь на его белой тонкой одежде. И тогда они бежали из Давы. Отец сказал, что здесь им будет лучше.

– Боже, Боже, Боже…

Но лучше им здесь не стало. Работы не было. Люди на улицах плевали им вслед. Они кочевали от одного города к другому, и те немногие деньги, которые не украли моряки при переезде сюда, понемногу кончились. Они услышали, что в Вальбеке есть работа, и пустились в путь, примкнув к десятку других кантийцев ради безопасности. Путешествие было тяжелым, и все ради того, чтобы узнать, что в Вальбеке работы тоже нет. Даже для белых, не говоря уже о черных, как они. Люди смотрели на них как на крыс. А теперь и здесь все посходили с ума. Гессель не понимала, что произошло. Она не знала даже, кто ударил ее отца и за что.