Лиза Палмер - Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее

Мы вчетвером переглядываемся, и пока не появился кто-то ещё и не наорал на нас, быстренько расходимся по комнатам.

– Кэрол Дэнверс, – представляюсь я, оказавшись в безопасности внутри, и протягиваю руку своей новой соседке.

– Мария Рамбо, – отвечает она, пожимая мою руку. У неё сильное и уверенное рукопожатие, и, хотя я не сомневаюсь, что она истощена так же, как и я, она с любопытством смотрит мне в глаза. Я прямо чувствую, как она изучает моё лицо, пытаясь определить, из какого я теста. Я пытаюсь улыбнуться, пытаюсь покрепче сжать её руку, пытаюсь… ну, впечатлить её. После долгого дня тёмная кожа Марии блестит от пота, и пока её невообразимо огромные карие глаза изучают моё лицо, я чувствую, как будто она вот-вот ударит каким-то психологическим молотком, заканчивая оценку моего характера, и вынесет вердикт.

– У тебя есть предпочтения? – выпаливаю я, указывая на две кровати.

– Нет. – И затем добавляет, сопровождая слова практически незаметным кивком головы: – А у тебя?

– Я не сомневаюсь, что они обе одинаково адски неудобные, – говорю я.

Лицо Марии расплывается в усталой улыбке, и меня охватывает такая радость, что ею можно было бы снабдить энергией весь центр Колорадо-Спрингс [9] Академия ВВС США располагается вблизи города Колорадо-Спрингс, штат Колорадо (прим. пер.). .

– В таком случае я возьму эту, – говорит Мария, указывая на кровать справа.

Я киваю, и следующий час мы проводим в тишине, обживаясь на своих местах. Мы примеряемся, складываем и перекладываем вещи, пытаясь как можно лучше подготовиться как к завтрашним испытаниям, так и к любой неминуемой инспекции казармы.

Когда под самый конец ночи я, наконец, чищу зубы, то понимаю, что даже не могу вспомнить, было ли у меня сегодня во рту хоть что-нибудь. Но я знаю, что должна была что-то перекусить. Я помню, что видела целую прорву лиц и не меньше тысячи раз говорила фразы типа «Да, сэр» и «Нет, мэм». Я помню, что сдавала кровь и принесла клятву служить этой стране изо всех сил, и именно на присяге я, к несчастью, привлекла к себе нежелательное внимание Дженкса.

Я сплёвываю пасту и полощу рот. В тишине и спокойствии ванной комнаты я опираюсь руками на холодную раковину и закрываю глаза. Я пытаюсь вспомнить звук двигателя таинственного самолёта, который услышала этим утром. Этот высокий монотонный гул и хриплый стон его двигателя. Я заставляю себя запомнить этот звук, словно колыбельную, которая будет напоминать мне, что, несмотря на пережитое, я всё ещё остаюсь собой. Всего лишь девчонкой, которая, пытаясь уснуть по ночам, пересчитывает самолёты вместо овечек.

Я собираюсь с мыслями и возвращаюсь обратно в комнату. Мария сидит на своей кровати, скрестив ноги, и читает журнал. Закрывая дверь, я улыбаюсь ей, и она одаривает меня ответной улыбкой. Я хочу ей что-то сказать, хочу спросить, кем она хочет стать, когда вырастет, является ли это её конечной целью или всего лишь отправной точкой, хочу спросить, нервничает ли она, радуется или боится, а может быть, всё сразу. Затем до меня доходит, что сама я не смогла бы дать ответы на эти вопросы.

Любимая учительница по истории в старших классах однажды сказала мне, что нельзя делать выводы, основанные на том, кем я не являюсь. Она сказала, что группе людей проще сблизиться на почве общей ненависти к чему-то или кому-то, чем на почве любви. Но в итоге группа, объединённая на почве ненависти, всегда будет слабее.

Теперь я понимаю, она пыталась сказать, что в конечном итоге сильнее всего всегда будет любовь. Но знаете, в чём фишка с любовью, особенно с любовью к себе за то, кем ты являешься… Это тяжелее, чем ненавидеть себя за то, кем ты не являешься. Особенно, когда тебе восемнадцать. Я знаю, что дома я не вписывалась. Знаю, что в родном городе меня больше ненавидели, или по крайней мере не понимали, за то, кем я не являлась, чем любили за то, кем я была. И я хотела сказать Марии, хотела сказать самой себе, что тут я надеюсь не просто вписываться. Я надеюсь найти своё место. Надеюсь, что здесь меня полюбят. В кои-то веки.

Я переставляю туалетные принадлежности, делаю последние приготовления к завтрашнему дню, а затем больше не могу держать всё в себе.

– Много криков сегодня, – говорю я, стоя спиной к Марии.

Не хочу видеть, как она разозлится из-за моих попыток заговорить с ней. Когда тишина в комнате затягивается на долю секунды дольше необходимого, я заставляю себя обернуться. Мария грызёт кончик ручки и смотрит на меня. Её лицо… Я не знаю… Я недостаточно хорошо её знаю, чтобы определить выражение её лица.

– Ага, – наконец отвечает она. «Тааааак» . Я вымучиваю натянутую улыбку и киваю.

– Готова гасить свет? – спрашиваю я, медленно умирая внутри.

Мария утвердительно кивает, убирает ручку с журналом на столик и забирается под одеяло. Она вертится и возится, и крутится под одеялом, словно пытается устроиться поудобнее. Наконец…

– Вырубай.

Я выключаю свет, и затем впотьмах прокладываю путь до кровати. Я шаркаю и скольжу ногами по полу тёмной комнаты, пытаясь ни во что не врезаться. Мне кажется, что на дорогу от выключателя до кровати ушёл целый час. Наконец я забираюсь под одеяло, поворачиваюсь на левый бок – как обычно – и пытаюсь взбить стандартную тощую подушку. Воцаряется тишина, и я начинаю проклинать тот миг, когда решила заговорить, а не оставаться хладнокровной. И когда я, наконец, научусь?

– Сегодня был лучший день в моей жизни, – тихий и чёткий голос Марии разрезает оглушительную тишину. Мою улыбку можно засечь из космоса.

– И в моей тоже.

– Спокойной ночи, Дэнверс.

– Спокойной ночи, Рамбо.

«П-51Д Мустанг», «Пайпер Саратога», «Бичкрафт», «Сессна», «Маркетти»…

Я просыпаюсь от того, что Мария шнурует кроссовки. За окном ещё темно.

– Я что, пропустила подъём?! – Разве что не кричу я, уже паникуя и лихорадочно разыскивая в темноте часы. Когда я, наконец, нахожу их, на циферблате отражается всего 3:23 утра. Печально.

– Нет, у тебя есть еще около часа, – отвечает она, натягивая вторую кроссовку.

– На пробежку собралась? – спрашиваю я.

Даже в такой темноте я вижу, что она смотрит на меня со всё тем же едва заметным наклоном головы. Я понимаю, что мой вопрос в самом лучшем случае был очевидным, а в худшем – напрочь идиотским.

– Ну да. Что я хотела спросить-то… я хочу… Можно с тобой? Не возражаешь против компании?

– Если соберёшься за семь минут, Дэнверс, то можешь присоединиться, – отвечает она, завязывая шнурки на второй кроссовке.

Я резко вскакиваю с кровати и заправляю постель, пользуясь рулеткой и гиперфокусированной концентрацией.

Пока я вытаскиваю кроссовки из своего шкафчика, квитанция, которую мне выписала патрульная Райт, выпадает из моей сумки и пикирует на пол. Мария поднимает её и протягивает мне, на её лице читается невысказанный вопрос. Я забираю квитанцию, запихиваю обратно в сумку, сажусь на кровати и начинаю шнуровать кроссовки.