Макс Мах - Альв [litres]

– Вам, сударыня, надо отдохнуть, – спохватился Яков. – После всего, что случилось с вами вчера…

«А что, собственно, со мной случилось?»

– Я постелю вам в гостевой спальне, – предложила Трута.

– А где будет ночевать Яков?

Отчего она спросила об этом? Какое ей дело, где он будет спать? Один бог знает, но факт, что спросила.

– Я полагаю, у себя дома… – смутилась сестра Якова.

– У вас маленький дом, господин Свев? – повернулась Альв к Якову.

– Да нет, – пожал он плечами, – не меньше этого, но я же говорил вам, Альв: это может повредить вашей репутации…

– Но ведь она моя, – вполне резонно, как ей показалось, возразила Альв. – Репутация принадлежит мне, мне и решать.

– Что ж, – пожал плечами Яков, – если так, поехали…

И они вышли из дома Норнов в холодную, знобкую ночь, и Альв представила, как лежит на снегу в одном платье и шелковых чулках…

– Отчего они умерли? – спросила она, когда они с Яковом оказались в его самодвижущейся повозке.

– Кто? – нахмурился он.

– Вчера ко мне заходил ваш человек… – объяснила Альв. – Адъюнкт Суржин. Он рассказал, как меня нашли в том лесу. Показал… фотографии… тех… других. Я никого не вспомнила, но я так и не поняла, отчего они умерли? Замерзли насмерть?

Это был важный вопрос, сущностный. Важнее даже вопроса о том, кем они были, эти люди.

– Не знаю, – покачал головой Яков. – Никто не знает. Но не думаю, что они замерзли. Вы, Альв, тоже не выглядели замерзшей, хотя и казались…

– Мертвой, – подсказала она, почувствовав, что он стесняется произнести это слово вслух.

– Да, – кивнул тогда Свев, – по всем признакам вы были мертвы. Ни пульса, ни дыхания… а потом – взяли и ожили, и этого тоже никто не может объяснить.

Он явно чего-то недоговаривал. Не врал, не обманывал, но скрывал. И она его об этом спросила, решив, что правда – лучшая политика:

– О чем еще вы умолчали?

– Умолчал?..

За окнами повозки было темно, но Альв угадывала деревья и скованное льдом зеркало озера. Сильные фонари, установленные на самодвижущейся повозке, освещали только дорогу – вернее, небольшой ее отрезок, лежавший сразу перед ними, и получалось, что машина движется из ниоткуда в никуда. Из тьмы во тьму. Из неизвестного прошлого в неизвестное будущее.

– Вчера в больнице вы выглядели ужасно, – признался после секундного колебания Яков Свев. – Вы, госпожа Ринхольф, были болезненно бледны, осунулись, утратили присущий вам блеск…

– Блеск? – переспросила Альв, на самом деле представлявшая, куда может завести их обоих этот разговор.

– Вы ведь красавица, сударыня, – усмехнулся собеседник, возможно уловивший подтекст вопроса. – Полагаю, об этом вы не забыли.

– Вы правы, – согласилась Альв. – Есть, мне кажется, женщины намного красивее меня. Ваша подруга Варвара, например. Но я тоже хороша собой. Это бесспорно. Так что вас беспокоит?

– Когда я увидел вас впервые, – начал объяснять Свев, – вчера утром, лежащую навзничь на снегу…

«Лежащая навзничь? Мило… Я могла бы…» – Она даже представила себе, что именно могла бы сделать, но Яков Свев между тем продолжал:

– Вы были очень красивы, госпожа Ринхольф, хотя и показались мне неживой. А вечером вы были уже другой, и в этом вроде бы нет ничего необычного. Пережитое, даже если вы о нем не помните, могло оставить свой след в вашей душе. Могли быть и иные причины. Но сегодня утром вы снова были полны сил и жизни. Никакой бледности, никаких признаков слабости или болезни. Напротив, мне показалось, что вы поправились на пару килограмм… Ваша кожа приобрела несколько иной оттенок. Я бы сказал, золотисто-розовый. В наших краях такой цвет кожи редок, но в Италии или на юге Франкии он встречается часто и хорошо сочетается с черными волосами. Но изменился не только цвет вашей кожи: ваши глаза, Альв, еще накануне прозрачно-голубые, стали темно-синими.

Что-то ворохнулось в ее памяти. Что-то знакомое, но ускользающее. Что-то связанное с изменением цвета кожи и глаз и, кажется, даже волос… Но что именно? Что-то, что она знала, но забыла, хотя это знание наверняка могло ей пригодиться.

– Интересно, – сказала Альв вслух. – Жаль только, что сама я себя не видела. Очень жаль. Но, увы, господин Свев, мне это ни о чем не говорит.

Свевская заимка была построена в том же стиле и в то же время, что и дом Норнов. И следует отметить, обе мызы строились с расчетом на большие семьи. При деде Якова – Аскольде – так, собственно, все и обстояло. В доме жили дед и его мать – прабабка Якова Пелагея, незамужняя дедова сестра Ксения и девять детей, не считая нескольких дальних родственников со стороны бабки. Но уже у отца Якова было только двое детей, не принимая в расчет тот факт, что Яков на самом деле не родной, а приемный. И вот родители умерли, а Трута вышла замуж, и Яков остался в своем пустом замке один.

– У вас красивый дом! – сказала Альв после короткой экскурсии по второму этажу, которую как радушный хозяин провел для нее Яков. – Кто собирал эти картины?

Картины, все как одна – пейзажи заснеженных лесов и скал, висели на лестнице и в коридоре второго этажа.

– Моя бабушка, – ответил на вопрос Яков, который помнил эту женщину, хотя и застал ее уже сильно сдавшей из-за терзавших ее в старости недугов. – Она любила живопись, разбиралась в ней, но еще больше она любила север. Она происходила из старой поморской семьи… Впрочем… – покачал он головой, сообразив, что Альв не знает, кто такие поморы, и про новгородский север, и про северные леса. – Извините, сударыня, вы ведь всех этих тонкостей не знаете.

– Или не знаю, или забыла, – улыбнулась Альв, которую подобные разговоры, судя по всему, не расстраивали и не раздражали. Они ее вообще, похоже, не трогали, оставляя абсолютно равнодушной. Вода, стекающая по стали…

Это было более чем неправильно. Поведение этой молодой женщины выглядело дико, но таким, собственно, и было.

– Где находится ваша спальня, Яков? – неожиданно сменила тему женщина.

– Это так важно? – поднял бровь Яков.

– Нет, просто любопытно, как выглядит ваша комната. Но я не настаиваю… Где буду спать я?

– Вот здесь. – Яков открыл дверь и включил в комнате свет.

На самом деле это была не только самая хорошая гостевая спальня, но и самая обжитая и теплая комната в доме, не считая его собственной спальни. Обжитой она была, потому что в ней изредка ночевали приезжавшие навестить Якова друзья и родственники, а теплой – потому что вдоль одной из ее стен проходил дымоход большого камина, находившегося в гостиной на первом этаже. Яков разжигал там огонь практически каждый день, собирался разжечь и сегодня. Ну и печь, разумеется, общая для этой и смежной с ней комнаты, по случаю служившей Якову спальней. Ее он тоже растапливал каждый день. Так что комната, предназначенная для Альв, была теплой по определению. Просто потому что Яков постоянно жил в этом доме.