Ирина Котова - Королевская кровь. Горький пепел

– Нет, – покачал головой Корвин-Ворон. – В моем присутствии все будет как должно, и половинки сольются. Память объединится, однако ж человеческая ипостась останется главенствующей, как и должно это быть.

Тротт хмуро кивнул и, забросив последний кусок, отправился вымыть руки, а принцесса, спохватившись, вытряхнула в закипающую воду чистую крупу и снова зачерпнула из мешочка – просмотреть, чтобы не было мусора и насекомых.

– После боя с братом я был сильно ранен и сам себя ослабил еще больше, от злости и ревности сердце свое вырвав и оставив его на Туре, – рассказывал бог. Губы его шевелились, но он сам опять выглядел как пятно черной пустоты. – Послужило это и добру, и худу. Без сердца моего Тура погибла бы куда раньше, от истощения стихий, но прежде от нежити, что в мое отсутствие расплодилась. А с ним, оставленным там, создалась привязка между мирами: ранее по установленному порядку они соприкасались на короткое время раз во много тысячелетий, а после моего ухода остались связаны до сих пор. И будут связаны и открыты местным богам, которые захватить Туру хотят, до тех пор пока я не развоплощусь либо сердце мое не истощится. Либо пока я не вернусь.

Он задумчиво посмотрел на похлебку, снова возвращаясь в человеческий облик, и у принцессы вдруг мелькнула иррациональная мысль, что он должен быть очень голоден. Столько веков не есть!

– М-может, вы хотите м-меду? – застенчиво спросила она.

Бог оторвался от созерцания кипящей воды и перевел задумчивый взгляд на Алину.

– Благодарю, пташка, – сказал он наконец. – Я никогда здесь не ел. А лучший мед пробовал человеком в Тидуссе. Как раз перед тем, как убили меня, одна добрая женщина вынесла мне кусок хлеба с медом, равного которому я никогда не вкушал. Хотя, возможно, показался он мне таким вкусным, потому что я был очень голоден и слаб. – Он улыбнулся. – Все же людям дан пророческий дар, и часто они связывают невидимые нити, не ведая этого, – иначе не знаю, как объяснить, что и храм, стоящий ныне на моей могиле, назван Медовым?

Принцесса, с холодком слушая воспоминания прародителя, достала мешок, прихваченный из пещеры под перевалом, протянула его Жрецу вместе с ложкой, и тот, зачерпнув засахарившегося лакомства, положил его в рот.

И покачал головой, болезненно выдохнув.

– Не понравилось? – расстроилась Алина.

– Не твоя в том вина, – ответил бог, отдавая ей мешок. – Пропитан местным солнцем этот мед. Не опасен, но чужд мне. Даже самая горькая полынь Туры была бы мне слаще него. Даже камень или горсть песка… – он тяжело, совсем по-человечески вздохнул. – И сам я здесь чужак, и дети мои чужаки. Всем потомкам горе я принес и себя наказал. Много веков я здесь был один: две тысячи лет назад столкнулись мы с братом, а по времени Лортаха в три раза больший срок прошел; только недавно из-за ослабления Туры связь между мирами стала крепче, и время потекло вровень. Долго хватало силы оставленного моего сердца и крови моих потомков, королей Гёттенхольд, чтобы удерживать дар-тени от попадания сюда, но и они иссякли. Первой ушла способность принимать родовую форму. Затем птенцы стали появляться здесь, себя не помнящие, беспомощные. Благо вылуплялись они из пространства, которое я защитой накрыть сумел. Не знали половинки о существовании друг друга и соприкасались только во снах, не запоминая их. Даже силы Гёттенхольдов не хватало, чтобы запоминать эти сны, не то чтобы осознанно сюда переходить. Но я хоть так, глазами детей моих мог увидеть, что происходит на Туре. – Он задумчиво покрутил посох, постучал набалдашником по колену, вновь повернул голову к Тротту. – Спрашивай, сын.

– Почему Алина появилась не под твоей защитой, а на другой стороне залива? – озвучил Тротт тот вопрос, который ранее чуть не сорвался с языка принцессы.

– Потому что она моя дочь, да не моя, – проворчал Жрец, вновь сверкая зеленью глаз. – В ней хватило моей крови, чтобы попасть сюда, но не хватило, чтобы появиться под защитой. А Красная кровь еще и оттолкнула. Хорошо, что не на другой конец континента забросила.

«Хорошо», – мысленно согласилась Алина, с ужасом представляя годы и годы пути с другого конца Ларты до долины Черного.

– Почему только я могу спускаться сюда? – тем временем продолжал спрашивать Тротт. – Я давно искал здесь таких, как я, но не нашел даже тех, кто помнит свои сны. Только последние декады мои сородичи стали запоминать их и узнали о второй жизни. Мне известно, что дар-тени с Лортаха иногда выбрасывало на Туру после того, как их человеческие половины впитывали огромное количество энергии. Но с Туры сюда… я единственный?

– Ты и Красная пташка, – подтвердил бог. – Ты – редкое сочетание крови предков, последний всплеск крови королевской, случившийся через поколения. К тому моменту, как ты начал видеть Лортах, сильнее тебя темного на Туре не было, а стихии уже так ослабели, что хватило толчка, чтобы ты смог запоминать сны, а потом и осознанно спускаться сюда. И Красный птенчик теперь может. Не мог ты появиться случайно, как и девочка Рудлог не могла. – Жрец кинул взгляд на насторожившуюся Алину.

– Это не просто так, да? – тихо спросила принцесса.

– Верно, девочка, – откликнулся Жрец. – Сестра моя руку приложила, уверен. Хоть и недоступны мне ее замыслы, однако же того, что я глазами детей своих в снах их видел, достаточно, чтобы понять.

Из воды вдруг выглянул запоздавший сомнарис, сунул Максу рыбу прямо в руки и пополз по траве к Черному за похвалой: положил голову ему на колени, и бог начал гладить его по длинной шее. Принцесса, неспособная от избытка информации пока думать о страшных божественных замыслах, участницей которых она, не желая этого, стала, и о том, как ничтожна надежда вернуться домой с помощью обессилевшего бога, с умилением смотрела на эту картину. На душе стало тепло.

– Откуда они здесь? – не удержалась она. Страх перед Вечной Смертью постепенно отпускал: тело словно привыкло к леденящей силе, исходящей от первопредка.

– Они там, где я, – улыбнулся Жрец, хлопнув по сомнарису рукой: тот темной дымкой впитался в ладонь. – Часть меня. Стихия моя обычно заполняет долину целиком, хотя тесно мне и в таких границах, но духам вольготно играть в ней, скрашивая мое ожидание. После нападения почти все развоплотились, – он хищно и тоскливо посмотрел в небо. – А мне только и оставалось, что защищаться. Где моя сила, где мое сердце… Хорошо, что враги тоже ослабели за прошлые тысячелетия и берегут силы для войны, поэтому и не напали вчетвером, как это было, когда я только появился здесь. Эта долина, – он показал на черные скалы и валы, – следствие моего единственного с ними столкновения. Я был ранен и слаб, поэтому не смог выдержать долгий бой. Меня швырнули на эти горы, и все, что я успел, – поставить защиту. С тех пор не могу я ни выйти отсюда, ни снять купол, иначе в тот же момент буду уничтожен.