Дмитрий Миконов - Отмеченный сигилом [litres]

– Не нужно это мне, – отмахнулся безносый. – У нас есть кому решать и за нас думать. Баронесса очень умна и, по обыкновению, предпочитает делать все загодя. Скоро все под ее властью ходить будете.

– Баронесса? Это та, которая..? – Капитан витиевато предположил постельные предпочтения госпожи безносого, упомянув гвардейский полк, длинные кавалерийские пики и бездонные ущелья гор Предков.

Безносый не без труда переварил услышанное и, оценив, поцокал языком, обнажив черные зубы:

– Ух, какой ты какой горячий! Молодец, такие нам нужны… Жаль, что кончишься скоро. Посмотрим, как заговоришь, когда тварь в твое тело прискачет.

В ответ имперец так же весьма красочно обрисовал, где он видел безносого и чем тот занимался там вместе со своей баронессой. Ай да Калач! Десятник всегда считал, что капитан смалодушничает в смертную минуту, но выходило, что он крепко ошибался.

Прат аж покраснел безносым лицом и ринулся в соседнюю комнату. Последовал глухой удар. Еще один. Капитан затих. Вернувшись, тяжело дыша, слуга баронессы встретился взглядом с Лаеном:

– Угомонился, проклятый! Убить бы поскудника, но – не велено… Помощника надобно мне, вона вас тут скока. – Он как бы виновато развел руками и посмотрел по сторонам. – Как отправила избавительница помощника моего в лес, ватажникам вредить – опять один как перст остался. Пожалуй, с тебя и начну, ты прыткий.

Присев рядом, безносый поставил чашу, и поворошил лезвием угли. Десятник задергался из последних сил, но оковы, конечно, не поддались. Похоже, что все очень скоро закончится…

«Марта! Помоги!»

«Как?.. Что я могу сделать? – тихо отозвалась целительница. Ее омертвевший голос испугал Лаена, пожалуй, даже больше, чем уготованная безносым участь. – Просто… усни».

В голове десятника прозвучал слитный пушечный залп: ухмыляющийся безносый, потрескивающие угли, запах раскаленного металла – все слилось воедино, завертелось и – внезапно с грохотом лопнуло, в клочья разорвав сознание. Теперь в нем господствовали тьма и звенящая пустота, которые могли существовать только там, где ничего нет. Спина больше не ощущала холода камня. Лаен чувствовал сопротивление воздуха и понял, что стремительно падает в неизвестность.

Разряд мертвого, абсолютного холода прокатился от пальцев рук до предплечий, а затем, разделившись, – достиг затылка и ног. Десятник испуганно дернулся, но тело не услышало команды. Оно вообще теперь ему не принадлежало. Сознание раздвоилось. Будто прорвав плотину, в память хлынули мутные потоки чужеродных видений и воспоминаний…

…Она изучала боль все время, что себя помнила. Наверное, с тех самых пор, когда молодая гулящая мать оставила ее возле дверей приюта детей Мальки. Холод терзал нежную кожу, а распухший животик требовал пищи. Страдания плоти оказались самыми слабыми – она быстро нашла способ отвлечься и не реагировать на их тиранию.

В обители детей Мальки, где она провела все последующие годы, пришлось уяснить, что ее первоначальные представления о страданиях оказались сущей малостью. Ей дали понять, что боль многогранна в своих проявлениях и уходит далеко за пределы кордского разумения, являясь естественной средой для некоторых сущностей мира Шуйтара.

Боль стала для нее старшей сестрой. Взяв ее за руку, она играючи прошла инициацию, удивив наставниц и став примером для других послушниц. С каждым следующим годом «копилка» целительницы пополнялась новыми оттенками боли. Благо после Ритуала и мятежа в Триграде недостатка в ней не ощущалось.

Мастерство целительницы постепенно достигло пика совершенства. Она могла исцелять черные раны простым наложением ладоней. Без хирургических надрезов сводила воедино сломанные кости и надорванные вены. Избавляла от пороков тела еще неродившихся детей…

Но однажды ее обретенная сестра из Зеркального мира начала выказывать недовольство.

Сначала тихо и неразборчиво она своим шепотом терзала затылок целительницы, вызывая мигрень и ломоту костей черепа. Освоившись – начала давать советы, цепляться к мыслям и подавлять эмоции. И в один прекрасный момент целительнице в голову закрался вопрос, вызвавший сильнейшее замешательство. Она даже удивилась, почему не спросила себя об этом ранее.

Зачем она исцеляет всех этих людей, если может нести в мир слово боли , способное изменять сердца и души так, как изменило ее собственные?

Новая идея начала пожирать ее естество подобно лесному пожару и однажды стала незыблемым постулатом – целительница не удержалась и, заигравшись, допустила разрыв печени у находящейся в лихорадке больной. Опустив глаза, пожаловалась мужу покойной, что болезнь оказалась сильнее.

Обретенная в Шуйтаре названная сестра ликовала.

Целительница же ощущала смятение и, будто заведенная, вновь и вновь пыталась анализировать свои чувства, приведшие к смерти той, которая видела в ней единственную надежду. А названая сестра нарочно молчала, обрекая свою подопечную на доселе неизведанные пытки разума.

Кто знает, чем бы это все закончилось, но буквально через несколько дней целительница попала в плен к охотникам за головами. Вонючие мужланы пересмеивались и вслух высказывали свои фантазии по отношению к ней. Распалившись собственными идеями, один даже полез к ней под одежду, и… пришлось принять меры.

Отбитое тело, пыльный мешок на голове и горевшие огнем запястья, стянутые шершавыми путами, не вызывали и капли дискомфорта.

Неизвестно, сколько дней и ночей ехал экипаж, но однажды он остановился. Ее грубо выволокли наружу, и целительница догадалась, что ее путь окончен. Вокруг щебетали птицы, шумела листва, а распухшие ступни приятно окунулись в холодную росу.

С головы сдернули надоевший мешок, и она с непривычки зажмурилась.

– Хороший экземпляр! – удовлетворенно заявил строгий голос, явно привыкший отдавать приказы. Ее нижнюю челюсть бесцеремонно обхватили сильные пальцы и заставили покрутить головой. – И связь с Шуйтаром налицо… Все как я просил. Получите четыреста лир, как договаривались.

– Хозяин… – этот голос она знала, он принадлежал главарю охотников, – накинуть бы немного надобно!

– С какой стати?

– Вранг… гниет он.

– Что?..

– Прокляла эта девка парня моего. Такого уговора не было! Людей таскать тебе не отказываемся, но на лечение добавить надобно. А то ведь, если так пойдет – приказы твои некому будет исполнять…

– Хорошо, будь по-твоему, Марух. Накину еще сотню. На вот, напои ее.

Липкие от пота пальцы сдавили шею, а другие, ухватив за волосы – запрокинули голову. Стеклянное горлышко проникло в самую глотку, раскрошив передние зубы, и в желудок хлынула горькая смесь, обжигающая внутренности нестерпимым холодом. Удерживающие ее руки исчезли, и безудержный кашель согнул тело пополам.