Дмитрий Миконов - Отмеченный сигилом [litres]

– А кто ж тогда тело нашел?

– Девчушка одна станичная и нашла, эх-х… запамятовал имя ее… По нужде, говорит, перелезла через забор, хотела прямо на крышу им. Ну обидели ее мелко чем-то эти провидцы, с кем не бывает! И вышло так, что когда через забор перелазила, прямо на мертвую и упала.

Вспоминая тот случай, атаман невольно заулыбался:

– Так орала заполошная – мы спросонья посчитали, что когорты живорезов лагерь в окружение берут. Я даже потом подумывал ее в дозор отправлять, чтобы, значит, предупреждала о нападении… Собрались вокруг – Марфа лежит, лицо синющее, язык наружу, а тело в одном исподнем, как будто из кровати. Вот и подумали сразу – отказала ухажеру какому, так он, паскудник, решил сам взять, дело-то нехитрое. Я тогда, помню, жестко так, прямо на месте приказал Укусу найти стервеца и вздернуть, чтоб другим неповадно было.

– Я так понимаю, не справился он, раз убийства продолжились?

– Вины парня нет: знаю, что ходил допытывался, кто приударить за покойницей горазд был. Проблема, что немало таких оказалось: сам знаешь, женщин у нас тут не так уж и много. Тем более ребята по большей части без дела маются, сноровки много не надо, чтоб отлавливать… хм, да не важно кого. Вот и озоруют; бывает, дерутся между собой, воруют вот.

– Н-да… Интересно тут у вас. А вторая жертва? – Десятник сделал вид, что не заметил оговорки.

– Вторым порешили портного нашего, Края. Он запойный совсем стал, терялся частенько. Если бы ребята, что секрет меняли, не наткнулись случайно, так, поди, и не заметили бы, что пропал человек, – невесело усмехнулся атаман. – Женушка его с муженьком-пропойцей ветреная была, вот и молчала о пропаже, считала, что с дружками он. Мож, любовничек ее постарался, мы как-то сразу и не связали убийства-то эти… А уж как третью приголубили, тут уже такая смута пошла!.. Народ слух пустил, что шельма завелась в лагере, все будто с цепи сорвались. Мы и круг собирали, думали, дознаемся, да только хуже вышло. Столько обвинений друг на дружку услышал – половину лагеря перевешать можно.

– Нечего было волю давать.

– Ты, Лаен, джарах от самого Невзры, спору нет, но управление людьми разумения требует. Это тебе не стилетом шуровать. Я давно в атаманах хожу, знаю, где по зубам врезать надобно, а где и слабину позволить. Если вот так всех держать буду, – Вальсо потряс перед носом десятника кулаком, – сместят меня или железо вострое под лопатку воткнут невзначай, якобы по неосторожности. По-ли-ти-ка… понимаешь?

– Ладно… – устало махнул рукой джарах, не желая вступать в бессмысленный спор. – Рассказывай про третью жертву.

– А чего рассказывать-то? Этой ночью преставилась: так же, как и те, будто по писаному. Схоронили с утра, еще теплую, можно сказать…

– Постой, как «схоронили»?! И не боитесь, что поднимут ее живорезы или дождь Алмазный?

– Ты нас тут за лопухов-то зеленых не держи. Давно с тварями соседствуем, знаем, как уберечься.

– И как же? Да, и чтобы помочь тебе, мне бы на нее взглянуть нужно…

– Надобно если, так выроем обратно. Твой взгляд вострее моего будет, может, углядишь, чего я и мои хлопцы не заметили. Кстати, заодно посмотришь, как мы своих усопших в последний путь отправляем, чтобы сущности Шуйтара на их покой не покушались.

– Добро, атаман. Расскажи мне про нее. – Лаен допил остатки из бокала и почувствовал, что с вином пора завязывать.

– С последней вообще ничего не понятно. Из этих она. – Атаман удрученно махнул рукой в сторону смежных комнат, где, по его словам, ютились задержанные беженцы. – Представляешь? Можно сказать, под носом у меня. Я принял маленько вчера вечером, с устатку, значит. А утром, прямо с первыми лучами, вломился ко мне бабий отряд. Орут, голосят – спасу нет!

– Как? Прямо здесь?

– Вот я и говорю же – выпил с ребятами. Дружина моя на первом этаже обитает. Они все правые руки мои, дела важные решают по лагерю. Я спать ушел, верно, под утро уже… может, раньше… не помню. А как глаза продрал – эти орут, за собой тянут. Я ничего не соображаю, пошел за ними, смотрю – в одной комнате тело лежит, а по нему ее ребятенок ползает, малец совсем.

– А женщины что? Расспросили их? Ты говорил, они семьями пришли, мужик-то ее куда смотрел?

– Тут, видишь ли, Лаен, есть одна проблемка… – качнул головой Вальсо. – С Небесного плато они, как я уже говорил. Там неспокойно последнее время, сам знаешь, народ разный селится. Эти балакают так, что ни черта не понятно. А мужик ее вместе с остальными моими ватажниками общую лямку службы тянет. Его тут и не было вовсе. Но все равно, как это случилось, я приказал его в холодную бросить. Чтоб неповадно было.

– Ну и дела! – Десятник с хрустом потянулся в кресле и заинтересованно подался вперед: – Покажешь комнату ее?

– Прямо сейчас? А, впрочем, почему бы и нет. Пошли! – Вальсо бодро поднялся, но его тут же повело в сторону. Вино оказалось не только первоклассным, но и весьма своенравным. Восстановив равновесие, атаман хитро взглянул на десятника и лукаво покачал пальцем: – У тебя в караване, говоришь? А давно ты, Плеть, негоциантом-то заделался?

– Так прямо с самого обеда! – Разведя руками, десятник скорчил недовольную физиономию. – Зачем спрашиваешь? Я видел, как Укус все тебе доложил. Теперь вот сам не знаю, что дальше делать!

Вальсо с помощью кремня зажег свечу и, ухватив со стола початую бутылку, жестом пригласил Лаена в коридор, который уже успело затянуть сумраком. Время за разговорами пролетело незаметно, и, натягивая сапоги, десятник сполна ощутил накопившуюся усталость, вылившуюся в протяжный зевок.

Из-за дощатых стен слышался похожий на птичье курлыканье тихий женский говор на непонятном диалекте. Миновав половину пути до лестницы, атаман толкнул одну из дверей.

– Вот тут девчонка жила… Так вот, насчет политики. Думаешь, легко с такой разудалой ватагой сладить? Уважение заслужить надобно! Вот, к примеру, к нуждам парней стоит прислушиваться, но одновременно и в строгости держать. Ба-лан-си-ро-вать, значит. Рукой, этой же, кормящей, если надо, то и по зубам давать за провинности. Понимаешь, о чем толкую? А хошь, расскажу тебе, как в атаманы вышел и порядки навел тут свои?

– Хороши у вас порядки! – с сарказмом заметил десятник, входя вслед за атаманом в маленькую комнатушку, скорее напоминающую чулан. – Смотрю, рвение у твоих ребят через край бьет! Еще немного – и точно повесят нужного человека.

– А то! – подбоченился атаман, принимая сказанное за чистую монету. – Главное, уважение в людях вызвать! Веру в свои силы. Тогда они и горы свернуть могут.

По стенам заплясали их собственные тени. Вездесущий и раздражающий запах пыли здесь перемежался с духом смерти. Грубо сколоченная кровать полностью занимала пространство у противоположной стены и оказалась накрыта старой дерюгой. Трехногий табурет рядом и кучка какого-то засаленного тряпья в углу – больше ничего не было.