Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

– Добрый день, – отставил я вилку на салфетку. – Что-то случилось?

Сегодня подавали изумительное пюре с котлетой по-киевски. Занятно, что подавали ее во всех столовых главного корпуса, кроме диетической, но ценник отличался в разы. В этом заведении она стоила в пять раз больше, чем парой этажей выше. А вот в ресторане для благородной публики – в двадцать. Вернее, ресторан не имел ограничений на вход по сословиям, но мало кто из простых мог позволить себе такие цены ради антуража и серебряной посуды. Просто богатые хотели обедать с богатыми, равно как общаться и жить, – и цена была тем ограничительным фактором, который действовал гораздо эффективнее обидных окриков с запретами.

В этой столовой никаких благородных не было. Тут переплачивали за отсутствие толпы у касс и наличие свободных мест. Блюда подавали на той же керамике с синим цветочным орнаментом, что и в обычной бюджетной столовой, разве что в чуть большем размере – и это, несомненно, радовало глаз.

– Пожалуйста, прекрати травлю, – отвлекла Ника от созерцания парящего дымком блюда.

Я пробовал его вчера и искренне надеялся, что сегодня его совершенство останется на прежнем уровне.

– Ты заблуждаешься, – с укоризной ответил я. – Разве стал бы я…

– Ты ничего не делаешь, – перебила она.

– Рад, что ты это заметила, – отметил я, вновь поднимая вилку.

– Тебе достаточно ничего не делать, чтобы все делали, что ты хочешь!

– Диалектика, – поцокал и попробовал кусочек законного обеда.

Под это ученое слово котлета показалась с избытком масла. Не надо его будет больше повторять.

– И присядь, будь добра, – указал я на стул напротив себя. – На тебя уже смотрят.

Ника украдкой обернулась, уловила пару заинтересованных взглядов и предпочла последовать моему совету.

Всего в помещении было двенадцать столиков, и ближайший к нам занятый отстоял на шесть метров – расстояние достаточное, чтобы скрыть тихую беседу, но никак не разговор в полный голос.

Подняв ладонь в предупреждающем жесте, отвлекся от еды, достал из кармана брюк пирамидку артефакта, защищающего от прослушивания, поставил по центру столешницы и активировал его импульсом Силы. Звуки кафе тут же отсекло.

– И как, по-твоему, я должен угомониться, если ничего не делаю? Но главное – зачем? – не дал я вставить ей фразу, наверняка резкую и вспыльчивую.

– Это ты меня сюда зачислил.

– Нет, это одна девушка согласилась сюда поступить, – терпеливо ответил я. – Я ее в мешке, привязанной за ноги, сюда не тащил.

– Но ты обещал, что все будет просто… – с горечью произнесла она.

– Мы уже договорились, что просто в этом мире – только когда сидишь на моем плече. Тихо, смирно, не похищая среди ночи.

– То есть ты мстишь?

– Позволяю прийти в чувство, – сделал я ценное уточнение. – Успокойся, и все наладится. Забудь о моих выдуманных проблемах и перестань пытаться их лечить.

– А что, если проблема есть?

– Ты теряешь причинно-следственную связь, – невольно добавилось в голос раздражения, – императором я планировал стать задолго до…

– Тише, – шикнула она, опасливо посмотрела по сторонам и с надеждой – на пирамидку артефакта, – не произноси это вслух.

– Что опять не так? – спросил я немного обескураженно.

– То, что ты уже не дома. Не у себя в княжестве, и тебе не тринадцать лет, чтобы к этому относились с улыбкой, – произнесла она жестко.

– Послушай… даже если мне восемнадцать или девятнадцать – по другим документам… ну какая разница, кто что говорит? – отнесся я к этому с недоумением.

Что только ни говорят на улицах в самом-то деле… К словам неблагородных совершенно пренебрежительное отношение – если, разумеется, это не деятельный призыв устроить баррикады посреди улицы.

– Разница в том, что у тебя есть что отнять. У тебя достаточно сил, чтобы тебя боялись. И у тебя могущественные враги, которые раздуют из оброненных слов заговор и имперское преступление.

– И все же ты перегибаешь палку, – поморщился я.

– Что из того, что я перечислила, неправда? – посмотрела она строго.

– Начнем с того, что у меня ничего нет, – вздохнул я. – Совсем ничего.

– Это не будет иметь никакого значения. Твой дом, твой бизнес – все отнимут, и не важно, на кого оно записано.

– Да ну? Станут отнимать имущество у заграничных компаний?

– Есть преступления, которые выводят человека из-под защиты закона, – приблизила лицо Ника, и в глазах ее замерцала тревога. – Они заберут все, что покажется им твоим. Заберут все, до чего только смогут дотянуться. Потом предложат доказать, что это не твое, но не станут верить.

– Это же узаконенный разбой, – не мог я в такое поверить.

– Тебе папа разве не говорил в детстве, что наверху самые главные разбойники?

– У меня родного папы вообще не было, – нахмурился я.

А приемный как-то очень далек от всей этой кутерьмы наверху.

– Извини… – сбилась Ника, но продолжила: – Просто мой папа объяснял, что мир – он сейчас очень маленький. Все уже имеет своих хозяев. Поэтому им нужно у кого-то что-то отнять, чтобы прибавить себе или подарить детям.

– И как твое… «лечение» должно помочь? – кисло отозвался я.

– Пусть будут доказательства, что это все у тебя несерьезно, – буднично произнесла она и пожала плечами. – Никто не воюет с блаженными и сумасшедшими.

– Тут скорее доказательство, что все «серьезно» у тебя, – покрутил я пальцем у виска.

– А ну и пусть, – излишне бодро отозвалась она. – Меньше подозрений. Ты сумасшедший, я сумасшедшая – подумаешь! Лучше выглядеть забавными, чем мертвыми.

– Почему бы тебе просто все это не объяснить с самого начала?

Тут впору за голову схватиться от чужого рвения.

– А ты бы отказался от своего желания?

– Нет, разумеется, но…

– Никаких «но», – покачала она пальцем. – Ты не умеешь смеяться над собой!

– Поэтому за меня это делаешь ты, да? – пробурчал я.

– Кому-то другому ты бы за это шею свернул, – пожала девушка плечами. – А меня просто на курсе травят; переживу, – добавила она легкомысленно.

– Послушай, Ника, – стало неудобно мне, и я неловко положил руку ей на локоток, чтобы не думала убежать, – ну я же не знал…

Тихое геройство – делать, страдать, молчать и надеяться, что об этом как-то узнают.

– Мы слишком взрослые, чтобы мечтать вслух, – произнесла она искренне и очень грустно, – не забывай об этом.

– Ладно, я подумаю, – проворчал я, чтобы оставить за собой последнее слово, и отключил артефакт.

И окружающие звуки вновь наполнили пространство.

– Давай лучше выберем, кого я привезу из-за границы! – бодро произнесла Ника.

Я чертыхнулся и вновь потянулся к артефакту.

– Ну нельзя же так, а… – с укоризной произнес я, оглянувшись.