Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Все вагоны были остановлены, многие с запертыми в них людьми, но площадка спустила нас вниз: до этих рабов зараза свободы еще не добралась. Когда мы на земле выбирались с площадки (я все еще шатался и спотыкался, а Мосси все еще поддерживал меня рукой), на Мунгунге грохнул взрыв и взметнулось пламя. Пламя вцепилось в тросы, подбежало по ним к одному вагону и окутало его огнем. Люди внутри него (кое-кто из них уже загорелся) стали прыгать. У подножья Мунгунга дверь высотой в три человеческих роста и шириной в десять больших шагов слетела с петель и грохнулась, подняв столбы пыли. Выбегавшие голые рабы (некоторые с палками, прутьями и кусками металла) сбавляли шаг, заплетаясь ногами, все щурились, моргали и поднимали руки, закрываясь от света. Обрезанные веревки вокруг шей и конечностей, в руках – все, что сумели подобрать. Отличить мужчин от женщин я не мог. Гвардейцы и хозяева до того отвыкли от всякого сопротивления, что разучились сражаться. Рабы бегали между нами и мимо нас, их было очень много, одни тащили целые тела своих хозяев, другие несли руки, ноги, головы.

Рабы все еще бегали, когда сверху упали изысканно одетые тела. У балконов наверху свалились тросы, и рабы сталкивали хозяев вниз. Благородные тела падали на тела рабов. И те и другие гибли. А сверху на них валились еще и еще. На Мвалиганзе площадка подняла нас на восьмой этаж. Вокруг, казалось, все было тихо, будто бы ничего еще досюда не добралось. Я ехал на быке, хотя и лежал на нем, держась за рога, чтобы не свалиться.

– Этаж этот, – сказал я.

– Насколько ты уверен? – спросил Мосси.

– Сюда мой нос нас и ведет.

Но я не сказал «глаза». Когда Гадкий Ибеджи своими когтями мне в нос забирался, я сумел заметить блок, где жила та пожилая женщина: потертые стены, на которых из-под серого пробивалось оранжевое и маленькие оконца под самой крышей. Все, включая Буффало, шли за мной, и дворяне с рабами отпрыгивали в сторону, давая нам пройти. Повернув направо, мы побежали по мосту до сухой дороги. Мальцов запах у меня прямо в носу стоял. Но с ним вместе и знакомый мне запах умершего живого – вполне отчетливо, что меня передернуло от ужаса и все сделалось до того отвратительно, что я подумал, будто меня тошнит. Только назвать этот запах я не мог. Порой запах не пробуждает память, лишь напоминает, что я должен его помнить.

Небольшая кучка рабов и заключенных бежала мимо, таща за собой тела дворян, голые, синие, мертвые. Они задержались у двери, какую я никогда не видел и все же сразу узнал. Дверь той пожилой женщины болталась раскрытая настежь. В дверях лежали два мертвых гвардейца Долинго, шеи у них были изогнуты так, как шеи никогда не сгибаются. Прямо у двери ступени, что вели с первого на другой этаж, откуда неслись крики, грохот, звяканье металла о металл, чирканье металла о стену, удары металла по телу. Я рванулся к двери и навзничь упал на руки Мосси. Он не спрашивал, я не возражал, когда он на руках отнес меня в сторонку, поближе к окну, и посадил на пол.

Потом он, Уныл-О́го и Венин-с-Джекву побежали мимо меня по лестнице, когда еще два солдата шлепнулись на пол, мертвые еще до того, как поломались их кости. Мужские голоса выкрикивали команды, а я, глядя вверх, видел, как просторен был этаж. Надо мной мерцал факел. Гром разразился в комнате, и все дрогнуло. Опять громыхнуло, будто гроза вплотную подобралась. Треснул потолок, посыпалась пыль. Я сидел на кухонном полу. Уже приготовленная еда тоже располагалась на полу, жир застывал в горшке, и пальмовое масло в кувшинчиках возле стены. Я заставил себя подняться и потянулся за факелом. Мертвые гвардейцы висели по всему этажу, мертвецы свешивались с него. Капала кровь. Мальчик с руками, прижатыми к бокам, вылетел через балкон и носился в воздухе. Висел себе там, глаза широко раскрытые, но ничего не видящие, мухи облепили тучей, расползаясь по всему телу. Я поднял факел: по всему лицу мальчика, по всем рукам, по животу, по ногам, по всей коже проклюнулись большие, с семечку, отверстия. Кожа мальчика походила на осиное гнездо, красные клопики, покрытые кровью, копошились и выползали наружу. Мухи вылетали у него изо рта и ушей, жирные личинки расползались снизу по всей коже и шлепались на землю, мухи бешено трещали крылышками и летели обратно к мальчику. Вскоре мушиная туча приняла форму мальчишеского тела. Туча свернулась в шар, и мальчик упал, тестом шлепнувшись об пол. Туча кружила, сжимаясь все плотнее и плотнее, спускалась все ниже и ниже, пока не зависла прямо над полом шагах в шести от меня. Клопики, личинки и куколки наползали друг на друга, сталкивались, сцеплялись, образуя нечто с двумя конечностями, потом с тремя, потом четырьмя с головой.

Адзе с горящими огнем глазами, черной кожей, пропадавшей из виду в темной комнате, горбатый, длиннорукий, скреб по полу длинными когтистыми пальцами. Затопав своими копытами, он подошел ко мне, я отступил назад и махнул перед ним факелом, отчего он аж взвизгнул от смеха. Он все приближался, я отступил и опрокинул кувшин с маслом. Масло потекло по полу, Адзе завопил, попятился и отпрыгнул назад, врезался в клопов и взлетел обратно наверх. Я слышал, как заорал О́го, что-то грохнулось, с треском разлетелись деревяшки. Мосси метнулся к балкону, размахивая одним мечом, резко крутанулся, снес голову гвардейцу, одержимому молнией. Опять скакнул в комнату и ринулся обратно в схватку.

Все еще держа в руке факел, я подхватил еще один кувшин, полный пальмового масла, и стал подниматься. Пять шагов наверх отдались в моей голове, пол подо мною поплыл, и я оперся о стену. Ниже меня лежал мужчина с дырой в груди, что прошла насквозь до спины. На верхних ступенях я поставил кувшин, тряхнул головой, проясняя ее, и глянул прямо в желтые глаза и вытянутое худое лицо, краснокожее с белыми полосками на лбу. Уши торчком вверх, на руках и плечах волосы зеленые, как трава, белые полосы по груди сверху донизу. Стоял, возвышаясь надо мной в половину человеческого роста, и улыбался, зубы у него были остроконечными, слегка загнутыми, как у большой рыбы. В правой руке демон держал берцовую кость, какой придал форму кинжала. Он раз за разом гоготал что-то, потом рванул ко мне, однако два проблеска света – и из живота его полилась черная кровь. Мосси отпрыгнул назад, держа в руках два широко разведенных меча. Резко скрестил руки – и левый меч пронзил демону спину, а правый вошел ему в шею до половины. Демон упал и скатился по ступеням.

– «Элоко, Элоко», – все твердил он. Думаю, зовут его Элоко. Звали, – сказал Мосси. – Следопыт, оставайся внизу.

– Они вниз сходят.

Мосси опять бросился в бой. Комната была школой. Потому-то они и выбрали ее, потому так легко было мальцу одурачить кого угодно, кто к двери подошел. И все ж никакого следа детей не было видно. В другом конце комнаты, возле окна, Венин-с-Джекву с улыбкой поджидали двух нападавших элоко: один с пола, другой с потолка. Элоко раскачивался на висящей лозе, собираясь напасть, но Венин-с-Джекву подняли палицу и встречным ударом направили конец ее троллю в грудь. Тот взмахнул длинным костяным ножом, но Венин-с-Джекву увернулись и саданули элоко рукоятью палицы прямо в нос. Второй, что сзади, махнул ножом и полоснул им бойца в девичьем теле по бедру. Венин-с-Джекву вскрикнули и упали, только падение было уловкой: падая вниз, они врезали палицей снизу прямо второму троллю в лицо. Третий элоко подобрался со спины. Я закричал, но крикнул я: «Джекву!» И тот подался влево, хотя элоко подбирался справа. Совсем уж вплотную подобрался, когда Венин-с-Джекву перестали раскручивать палицу и направили ее вниз так, что на развороте она ударила вверх – прямо между ног тролля. Элоко заверещал и упал на колени. Венин-с-Джекву бахнули ему по башке, еще и еще раз, пока головы уже не осталось. Опять грянул гром, и известка посыпалась с потолка.