Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

И я тонул, и тонул, и жар уходил у меня из головы, и люди все входили и уходили, они шептали мне и кричали, словно были они все предками, что пришли собраться на ветвях большого дерева в палисаднике. Только голова не приходила в себя. Что-то бухало, снова бухало, а потом вопила память или видение, потом кричало и билось о мой череп. Битье пробудило меня убедиться, что я не спал. Что-то врезалось в дверь и упало на землю. А потом буханье так бабахнуло, что на двери след кулака остался, будто кто-то по тесту вдарил. Еще удар – и дверь слетела с петель, ударившись в решетку. Я вскочил прыжком и упал. Ворвался Уныл-О́го в своих перчатках, в руке он держал за шею на весу одного из стражей. Отшвырнул его в сторону. За ним вошли Венин и Мосси с чем-то блестящим, отчего голове моей больно стало. Все, что они говорили, прыгало вокруг моей башки и улетучивалось прежде, чем я понимал сказанное. О́го схватил замок на решетке моей темницы и сорвал его. Венин вошла с палицей почти в половину ее роста, и в безумном бреду моем она взмахнула ею, будто тростинкой, и обрушила на замок соседней со мной клетки. В темнице было до того темно, что я и не знал, что тут и других узников держат, а почему бы и не держать? От мыслей голову мою трясло, и я склонил ее на руки, обхватившие меня. Мосси. По-моему, он произнес: «Идти сможешь?» Я повел головой, изображая «нет», и никак не мог прекратить тряску, пока Мосси не положил мне руку на лоб и не унял ее.

– Рабы бунтуют, – сообщил он. – МЛума, где мы были, Мупонгоро и другие.

– Долго я тут был? Не могу…

– Три ночи, – ответил он.

Вбежали два стража с мечами. Один сплеча махнул клинком по Венин, та увернулась, а потом крутанула своей палицей и всмятку размозжила ему лицо. Шок испытать я не успел: Уныл-О́го подхватил меня и перебросил себе на левое плечо. Все вокруг двигалось медленно-медленно. Прибежали еще три стража, может, четыре или пять, но на этот раз они наскочили на узников, мужчин и женщин, не из Долинго, у кого кожа не была синей, тела не были тощими и изможденными. Те подбирали оружие, обломки оружия, прутья решетки, которые Уныл-О́го вырвал и раскидал по полу. Голова моя подпрыгивала на спине Уныл-О́го, отчего еще стремительнее шла кругом. Когда он обернулся, я увидел, как узники накатились на стражей, как волна на песок. Сплотившись, с криками побежали они мимо нас из темницы, и все старались протиснуться в маленькую дверь: песок в горлышко песочных часов.

– Малец, я знаю, где он. Я знаю где… – бормотал я.

Не мог понять, куда мы направляемся, пока и мы не проскочили в дверку. Потом солнце пригрело мне спину, и мы остановились. Я парил в воздухе, я оказался на траве, а у меня над головой раздавалось фырканье Буффало. Рядом склонился надо мной Мосси.

– Малец, я знаю, где он.

– Про мальца нам забыть надо, Следопыт. Долинго кровью исходит. Рабы перерезали свои веревочные путы и напали на гвардейцев на третьем и четвертом деревах. Бунт будет лишь разрастаться.

– Малец на пятом древе, – произнес я.

– Мвалиганза, – сказал Уныл-О́го.

– Малец для нас ничто, – изрек Мосси.

– Малец – это все.

Шум волнами накатывал на меня и катил обратно. Буханье, баханье, треск, крики, вопли.

– И ты говоришь это после того, что Соголон с тобой сделала. С нами.

– Безвинен малец или нет, Мосси? – Префект отвел взгляд. – Мосси, я б убил ее за то, что она сделала, но это… это никак не связано с тем, почему она так сделала.

– Дурацкая чушь про божественных деток. Кому возвышаться, кому править. Я из тех земель, что насквозь провоняли предсказаниями о детях-спасителях, и из них ничего не сбылось, кроме войны. Мы не рыцари-дворяне. Мы не князья. Мы охотники, убийцы и наемники. К чему нам заботиться о судьбе королей? Пусть они сами о себе позаботятся.

– Когда короли падут, они падут нам на головы.

Мосси пальцами ухватил меня за подбородок. Я отпихнул его руку.

– Это кто сейчас в голове твоей поселился? Ты вроде нее? – сказал он, указывая на Венин.

– Него.

– Как тебе угодно. Следопыт помогает ведьме…

– Мы не помогаем ей, – заговорил я. – Скажу тебе правду: если увижу, как кто-то убить ее собрался, буду стоять и смотреть. А после убью его непременно. И я… я… пусть мне дела нет до правомочных королей с королевами или до того, что нечестиво на севере, а что справедливо, я все равно верну сына его матери.

Солнце глумилось надо мной. Дым поднялся из башни на втором древе, и барабаны забили, предостерегая. Ни один вагон не двигался: рабы перестали двигать их. Некоторые зависли на полпути, сидевшие в них кричали и вопили. Каждый звук заставлял Уныл-О́го вздрагивать, он дергался то влево, то вправо, то опять влево, сжимая кулаки так сильно, что стяжки с треском лопались. Грохот поднял Буффало на ноги, бык фырчал, убеждая нас: пора уходить. Когда я поднялся, отталкивая пытавшегося помочь мне Мосси, подошла Венин, по-прежнему прижимая к себе палицу, как игрушку.

– Я уйду. Мы с Соголон дело не закончили.

– Венин? – вырвалось у Мосси.

– Это еще кто? – бросила Венин.

– Что? Ты, кто ж еще. Венин – ты ею была с той поры, как я узнал тебя. Кем же еще и быть тебе, как не ею?

– Это не она, – сказал я.

Он, кто в ее теле был, глянул на меня. И взгляд его говорил: «Ты уже давно так думаешь».

– Да, только уверенности не было. Ты один из духов. Чтоб сдержать их, Соголон руны чертила, но ты вырвался от нее.

– Мое имя Джекву, белый страж короля Батуты. Кто правит в Омороро.

– Батута? Он умер больше сотни лет назад. Ты… Неважно. Оставь старуху кровососам. Они с ней одна шайка, – сказал Мосси.

– Разве все духи хотят того же, что хочешь ты? – спросил я.

– Отомстить Ведьме Ночной Луны? Да. Некоторые желают большего. Не все из нас погибли от ее руки, но на ней ответственность за все гибели наши. Она исторгла меня из моего тела, усмиряя одного злого духа, а теперь считает, что меня усмирила.

Голос по-прежнему был Венин, но (я с таким уже сталкивался) владел он им по-своему. Голос остается, зато тон, высота, подбираемые слова – все до того другое, что даже звучание походит на другой голос. Голос Венин стал грубее. Он звучал рокочуще, как голос мужчины, что давно затерялся в прошлом.

– А где Венин?

– Венин. Девочка она. Пропала. В это тело ей не вернуться никогда. Считайте ее мертвой. Это не так, но – сойдет. Сейчас она делает, что я делал: бродит по потустороннему миру, пока не вспомнит, как она в такое место попала. А потом станет Соголон разыскивать, как и все мы.

– Она едва на лошади усидеть могла, а он палицей лихо орудует. А ты? Ты едва на ногах держишься, – говорил Мосси.

В конце дороги из-за поворота донеслись резкие крики. Благородные господа и благородные дамы Долинго быстренько шагали, считая, что этого достаточно. Оглядываясь, убыстряя шаг, господа и дамы впереди, еще не видя позади себя людей, побежали, и бегущая толпа человек из двадцати, может, больше, кого-то сталкивая с дороги, кого-то с ног сбивая, кого-то топча, неслась на нас. Позади них грохотало. Мосси, Уныл-О́го и Венин заняли свои места вокруг меня, мы взяли наше оружие на изготовку. Вопящие дворяне обтекали нас двумя потоками. Позади них с дубинами, палками, кольями, с мечами и копьями бежали рабы, и они, даром что шатались, словно зомби, нагоняли. Человек восемьдесят, если не больше, гнались за благородными. Наконечник копья пробил спину какой-то дворянки, вышел у нее из живота, и она упала на землю. От нас бунтовщики, обегая, держались подальше, кроме одного, кто подбежал слишком близко и кого надвое развалил удар башмака Уныл-О́го, и еще одного, кто напоролся на меч Мосси, и еще двоих, чьи головы попали под ходившую кругами палицу Венин. Остальные пробегали мимо нас и скоро захлестнули дворян. Полетели клочья. С Уныл-О́го впереди мы побежали от них туда, откуда все они появились, и одного боевого клича Уныл-О́го хватало, чтобы отставшие бунтовщики убегали с нашей дороги.