Джон Норман - Кюр Гора

Могла ли она, делая это, начать постигать саму себя? Была ли это она, кто вёл себя так? Странно, но она почувствовала разгорающееся в ней сексуальное возбуждение.

Она пыталась понравиться самцу.

Как отреагировали бы мужчины, с которыми она была знакома в своей прежней жизни, и к которым она относилась с такой прохладцей, с таким презрением и снисходительностью, которых она обычно презирала, унижала и отвергала, которых она считала существами низшего сорта, на которых смотрела свысока, как надменная начальница, увидь они её голой, трясущейся от страха, деградировавшей до того, что пытается понравиться самцу? Разве они не закричали бы от радости, возможно, сдергивая с себя свои ремни, чтобы использовать их вместо плетей?

Тэрл Кэбот руки не забирал, но он смотрел на нее пристально, изучающе. Рабыни иногда пытаются примерно таким же образом привлечь к себе внимание их владельца. Это был жест рабыни, действие рабыни. Кэбот задумался, знала ли она о том, что она делала. Конечно, это было эротично, чувствовать, как мягкий язык скользит по ладони руки. Кроме того, этот жест или акт, часто используется не просто в качестве умиротворяющего поведения, но и как способ выпросить ласку.

Блондинка, апатичная и довольная, даже не стала возражать против действий брюнетки, по-видимому, приняв их за извинения и просьбу о прощении. С её точки зрения, соперница теперь была не больше, чем ещё одним домашним животным, которое в настоящее время она не была заинтересована, в виду её собственной удовлетворенности, отгонять от доминирующего самца.

Мужчина положил левую руку на лоб брюнетки и, придержав девушку на месте, мягко забрал свою правую руку. Та нерешительно посмотрела на него.

Тэрл поощрительно улыбнулся ей, и брюнетка поспешно опустила голову, около его ноги. Тогда он мягко, но настойчиво потянул её руки в стороны, давая понять, что теперь ей, стоящей около него на коленях, нет никакого смысла продолжать свои претензии на скромность, столь неуместную в их крошечном мирке, и что она больше не должна понапрасну напрягать силы пытаясь так нелепо прятать от него свою красоту. После этого англичанка больше не стала нелепо хватать себя как прежде, в жалкой попытке прикрыться от его глаз. Конечно, он, казалось, по-прежнему смущал её, но она же прижималась к его ноге, низко опустив голову, так что он не должен был видеть в ней полную рабыню.

Это позабавило Кэбота. Неужели она не понимала, что он в любой момент мог схватить её и держать, поворачивая и исследуя каждый дюйм её тела, чтобы затем, сделав оценку, отвергнуть, отбросив её к стене контейнера, как если бы она могла быть рабыней?

Однако он заставил себя вспомнить, что она была свободной женщиной.

Брюнетка, робко, сквозь слезы, стоявшие в её глазах, посмотрела на него. А затем, снова склонив голову, мягко лизнула сторону его ноги и сразу подняла голову, чтобы оценить его реакцию.

Это был вид действия, которое могла бы сделать рабыня. Будет ли принято её домогательство, или мужчина мог почувствовать раздражение и оплеухой отбросить её от своей ноги?

Мужчина аккуратно положил руку ей на голову, а затем, через мгновение, девушка почувствовала, что её волосы натянулись, намертво зажатые в его кулаке.

Она была беспомощна. Её тело дрожало, словно в лихорадке.

А мужчина, казалось, изо всех сил боролся с самим собой.

«Он хочет меня», — подумала брюнетка, пытаясь держать свою голову настолько неподвижно, насколько это было возможно.

Она вдруг прекрасно осознала, что, сделай она хоть какое-нибудь внезапное движение, которое можно было бы принять за попытку убежать, это повредит ей ещё больше. Девушка нисколько не сомневалась, что стоит ему только захотеть и он простым сжатием кулака или его поворотом, сможет подвергнуть её пытке сотен крошечных ножей, огненной болью вспарывающих кожу её головы. И она знала, что ради того, чтобы прекратить это мученье, она сделает всё, что угодно. Но он всё же выпустил её волосы. В конце концов, англичанка была свободной женщиной.

Брюнетка присела, напротив его ноги. Она была поражена и смущена. Он мог сделать с нею всё, чего бы ему ни захотелось, но не сделал этого.

Тогда она снова опустила голову и поцеловала его ногу.

При этом в ней опять всколыхнулись странные, необъяснимые эмоции.

«Так вот значит, каково это, быть женщиной, — подумала она. — Я хочу, чтобы он заявил права на меня. Я хочу носить его ошейник. Ударьте меня, докажите мне, что я принадлежу вам».

Но Тэрл не трогал её. Ведь она была свободна.

А она, казалось, была повергнута в шок своими чувствами. Не это ли чувствовали женщины, спросила она себя, и тысячу, и две тысячи лет назад, в Багдаде и Дамаске, в Византии и Риме, в Афинах и Фивах, в Коринфе и Карфагене, в Галлии и Британии, в германских лесах и песках Персии или Египта, в Ниневии и Вавилоне, в пойменных долинах рек и просторных степях, в доминионе лучников и примитивных хижинах, где металл был в новинку или в освещенных огнём костра пещерах, где чья-то волосатая рука кропотливо обрабатывала кремень?

Каково это было, спрашивала она себя, биться в шнурах доисторического любовника.

«Куда ушли боги? — спросила она сама себя. — Почему мы больше не слышим, как они взывают друг к другу? Что случилось с нами? Что мы сделали с миром?»

И ей показалось, что она почувствовала мягкое прикосновение пальцев мира, но мира ей чуждого, мира природы, лугов и туманов, сырых скал и стеблей травы, покрытой каплями утренней росы, мира, очень похожего на её собственный, возможно, когда он ещё был неиспорчен, и мира одновременно очень отличающийся от того мира, который она знала, искусственного, хитрого, полного лжи и оговорок, лицемерия и суррогатов, условностей и иллюзий.

«Я что, рабыня? — спросила она себя. — А этот человек мой владелец?»

Подняв глаза на него, девушка увидела, что он улыбается.

«Он читает меня по моему телу, по выражениям моего лица! — опешила она. — Он знает, что я думаю! Он должен знать это! Так значит, Ты читаешь женщин, не так ли? Ну тогда, в случае такой как я, Ты ошибаешься! Возможно, есть низкие женщины, которые унизились бы и поставив ногу мужчины себе на голову, но я не одна из них! Мои колени не ищут место, где можно было бы встать! Мой язык не для ног рабовладельцев! Мои руки не для их цепей, а моё горло не для их ошейников! Я не такая. Я не такая. Я не рабыня. Нет, нет, я не рабыня, не рабыня!»

В следующий момент, внезапно, зло, она оттолкнулась от него, и прислонилась спиной твёрдому прозрачному барьеру, надёжно державшему их в заключении.

В ответ на его понимающую улыбку, брюнетка метнулась к нему, попытавшись ударить, но мужчина перехватил её запястья и легко удержал совершенно беспомощную девушку перед собой. Её попытки вырваться были столь же бесполезны, как если бы она была ребёнком. Он держал её, пока слезы бессилия и расстройства не потекли по её щекам. Лишь после этого он отпустил руки пленницы.