Джон Норман - Приз Гора

— Самки урта! — крикнула им вслед, девушка, сидевшая по левую руку от Эллен.

Одна из женщин этого каравана, та, что была первой, обернулась, казалось, собираясь бросить что-то сердитое в ответ, но мужчина, шедший ближе всех к ней, угрожающе поднял его руку с открытой ладонью, и она тут же опустила голову, повернув её так, чтобы давление ошейника приходилось на боковую поверхность шеи, а не на гортань спереди. При этом она прибавила шаг, и натяжение цепи передалось на ошейник женщины шедшей следом за ней, надавив ей на заднюю часть шеи, вынуждая и её побыстрее переставлять ноги. Разумеется, остальным членам маленького каравана, чтобы не потерять равновесие, тоже пришлось ускориться.

— Неуклюжие рабыни! — поддразнила их другая соседка Эллен.

В этот момент, к тревоге Эллен и остальных рабынь сидевших на полке, мужчина вёдший караван, схватил первую девушку за плечо и, повернув её, потащил всю группу через толпу, по направлению к ним. Немедленно все девушки, а следом за ними и Эллен, приняли первое положение почтения.

— На колени, — раздался резкий голос.

Лязгнув цепями Эллен и другие, поднялись в первую позицию.

— Эти рабыни, — сообщил обладатель резкого голоса, указывая на караван своих подопечных, — будут проданы в Курулеане.

Сказанная ми фраза ничего не значила для Эллен, но, похоже, на других девушек оказала значительное впечатление. Можно даже сказать, приведя их в благоговейный трепет, граничивший со страхом.

Лица скованных за шеи женщин, растянулись в торжествующих улыбках. Они даже встали ещё прямее.

Эллен отметила, что акцент мужчины, отличался от того, которым она была знакома. Но говорил он по-гореански, и у неё не возникло ни малейшей трудности с пониманием того, что она сказал. Но, конечно, не стоит думать, что все гореанские акценты столь же легко понятны для людей учивших язык в другой местности.

Мужчины был одет в алую тунику, перечёркнутую от правого плеча к левому бедру портупеей меча. Эта перевязь, ножны и гребень на его шлеме были жёлтого цвета. Алый означал касту Воинов, одну из пяти высших каст Гора, другими были Посвященные, Врачи, Строители и Писцы, хотя в тот момент Эллен этого ещё не знала. Жёлтый цвет был частью парадной формы оккупационных сил в целом, но особенно был распространен в косианской армии. Во время опасности или неизбежного конфликта, перевязь меча носят на левом плече, так, чтобы выхватив клинок из ножен, последние можно было откинуть. Это обеспечивает воину большую мобильность и лишает врага возможности схватить его за перевязь. Двое других мужчин незадолго до этого прошедшие через площадь, были одеты и экипированы точно так же, как и этот воин и оба его компаньона.

— Можете говорить, — бросил охранник своим подопечным.

Немедленно скованные женщины обрушили яростный поток ругательств на обитательниц полки, на который последние не посмели отвечать.

— Девки с цементной полки! Самки урта! Самки слина! Девки чайника-и-циновки! Низкие рабыни! Варварки! Земные девки! Грязные рабыни! Скотина для плуга! Клеймёное мясо! Рабское мясо! Дрянная плоть! — сыпались на нас тем вечером разнообразные эпитеты, изрыгаемые горлами наших привлекательных соперниц.

Там было ещё много других имён, фраз и выражений, часть из которых Эллен даже не понимала.

Вероятно, тут стоит сделать небольшое отступление, которое может кому-то показаться небезынтересным.

Дело в том, что гореанской рабыне, в отличие от свободных женщин, особенно представительниц низших каст, не позволено быть вульгарной. И, фактически, большинство из них таковыми не является. Язвительность каравана, выплеснувшего презрение на девушек, прикованных к полке, была, конечно, недвусмысленна, но их выражения, пусть неистовые и ясные, практически не выходили за рамки тех, которые не использовались бы в широких кругах окружающего общества. В качестве аналогии можно было бы вспомнить, что на Земле было бы неприлично использовать в разговоре с женщиной обращение, скажем, пирожок или девка, но это не было бы расценено как вульгарность, тогда как некоторые другие выражения, которые могли бы прийти в голову носителя языка, всего скорее, будут расценены именно так и даже как слишком вульгарные. Неволя, конечно, с её резким контрастом между рабовладельцем и рабыней, приводит женщину к её женственности. Трудно стоять на коленях перед мужчиной, прикрытой в лучшем случае шёлковой тряпкой и закованной в цепи, и не почувствовать себя экстремально женственной. Известно, что контраст стимулирует сексуально. Как говорится, если Вы хотите, чтобы мужчина был больше мужчиной, то вам самой нужно стать больше женщиной. Это, по-своему, по-народному, признает не только радикальный сексуальный диморфизм гомо сапиенсов, но и то, что этот диморфизм глубоко связан с сексуальностью. Даже небольшое усиление естественных различий, например, с помощью косметики, может стать крайне сексуально стимулирующим фактором, вызывающим соответствующую реакцию, обусловленную природой врождённого пускового механизма, что, кстати, не является тайной уже на протяжении многих тысячелетий. Исследования приматов демонстрируют, что уровень тестостерона у самцов, которых держали в сексуально подавленной, сексуально депрессивной среде, резко подскакивает, стоит только эту среду изменить, введя в неё, например, восприимчивых самок. А вот в гермафродитной среде сексуальность не процветает. И отношения же господин-рабыня являются наименее гермафродитной из всех мыслимых сред. Это, своего рода, диаметральная противоположность для такой среды. Она, в силу её контраста, является наиболее сексуально стимулирующей средой из всех возможных. Здесь с одной стороны у нас есть рабыня, уязвимая, красивая, принадлежащая и послушная, одетая, если ей это будет позволено, в то, что понравится господину, у его ног, возможно, связанная или закованная в цепи, прекрасно символизирующие её статус, и с другой стороны есть рабовладелец, мужчина, властный и могущественный. Она — его собственность, с которой он может сделать всё, что ему понравится. Его мужество торжествует, он ликует. А она, сознавая себя, принадлежащей ему, дрожит перед ним от потребностей и чувствительности. «Прикуйте меня к своему рабскому кольцу, Господин, — словно говорит ему она всем своим видом. — Я прошу этого. Я — ваша. Делайте со мной всё, что Вы захотите, мой Господин!» В результате оба они оказываются внутри великолепного культурного оздоровления и празднования, изначальных определений, обусловленных природой.

Но вернёмся к более прозаичным вопросам, связанным с тем, что рабыне на Горе не разрешена вульгарность. Таким образом, она, несмотря на то, что, возможно, едва одета, а то и вовсе раздета и стоит на коленях, должна оставаться всеми способами очень «благовоспитанной», если можно так выразиться в виду отсутствия более подходящего слова. Это, кстати, тоже способствует контрасту между ней и господином, очень напоминая контраст между «джентльменом» и «леди» в Викторианскую Эру, с его скрытой, таинственной, романтичной, подавленной, но взрывной, глубоко спрятанной сексуальностью. Порой, при порабощении женщин из низших каст, их приходится обучать той благовоспитанности, которую их владельцы будут от них требовать. Например, им могут приказать вымыть рот с мылом, в буквальном смысле этого слова. И это будет символический, и, конечно, неприятный урок, который они вряд ли когда-либо смогут забыть. Причём это ещё и может повторяться настолько часто, насколько это захочется рабовладельцу. С другой стороны, большинство женщин высших каст, при всём их самодовольстве, надменности и даже жестокости, вульгарными не являются изначально, по крайней мере в том, что касается речи, намёков и жестов, поскольку это несовместно с достоинством их касты. Правда это не отменяет того, что женщине высшей касты, скажем, недавно порабощенной, или любой рабыне, в определённой ситуации нельзя приказать использовать самые вульгарные из всех мыслимых эпитетов по отношению к себе самой, например, когда она просит об использовании. Здесь, снова, проявляется эффект контраста, как со стороны господина, заключающийся в понимании того, что он может взыскать это с рабыни, так и со стороны самой рабыни, в том, что это может быть взыскано с неё, и этот контраст также стимулирует сексуальность. Иногда, рабыня, именуя себя вульгарными эпитетами или прося использования в совершенно недвусмысленной и явно вульгарной манере, может помочь себе достичь более ясного понимания того, чем она является, что в свою очередь, может способствовать её более быстрой готовности к использованию. Однако в целом, гореане на удивление склонны избегать вульгарности, возможно, всё дело в том, что их мир, в основном, гораздо невиннее, естественнее и счастливее для человека, чем, по крайней мере, один другой мир. Таким образом, возникает своего рода парадокс. Гореанин зачастую склонный к учтивости и некой рафинированности в своей речи, когда дело доходит до действия, становится прямым и неуступчивым, если не сказать безжалостным и жестоким. В общем, в случае среднего гореанина мы имеем перед собой комбинацию джентльмена и бескомпромиссного рабовладельца в одном лице. А с другой стороны у нас оказывается рабыня и леди в одном теле. Впрочем, мне кажется, что это не так уж трудно понять. Если Вы — мужчина, то читая эти строки, спросите себя, кого бы Вы предпочли видеть у своего рабского кольца? Лежащую там голую, закованную в цепи, съёжившуюся в тени вашей плети, вульгарную, неряшливую, говорящую через слово матом шлюху или, всё же, умную, культурную, рафинированную леди.