Мерседес Лэки - Охотница [litres]

Если честно, это никогда не надоедает. Всякий раз дыхание захватывает и ты думаешь: «Ух ты, да ведь это мои Гончие! Это я их привела, не кто-нибудь!» И для меня это всегда как если бы мои самые любимые друзья все вместе вваливаются ко мне в комнату, а я мысленно прыгаю от радости и кричу «ура-ура!». У меня всегда это так, даже если я призываю Гончих перед трудной битвой.

Кто-то из наших зрителей испуганно вскрикнул; все семь Гончих повернули морды в его сторону и посмотрели на него пылающими глазами. На угольно-черных шкурах плясали отсветы пламени. У некоторых Гончие всегда в одном обличье, а у меня в разных. Нас таких только двое на Горе – Охотников, у которых Гончие могут менять облик. Один из них – это мой Учитель Кедо, а вторая – я. Сегодня Гончие выбрали быть черными грейхаундами, что очень кстати: все-таки в вагоне места не так много, и к тому же вид у них получился достаточно внушительный, но не жуткий. Ну, и в своем обычном обличье они бы точно сюда не вписались.

– А с виду как обычные собаки, – неуверенно протянул один из проводников.

Ча, вожак стаи, покосился на меня через плечо и ухмыльнулся по-собачьи. Я не успела ему помешать: он резко мотнул головой и обдал скептика струей пламени. Проводники завопили, но я вовремя успела вклиниться между ними и пламенем, взяв удар на себя.

– Иллюзия, – успокоила я проводников, и паника улеглась.

Насчет иллюзии я приврала. Ча обычно призывает пламя, чтобы кого-нибудь или что-нибудь спалить. Но штука в том, что Гончие могут выворачивать наизнанку законы физики. Так что попытайся я объяснить все проводникам, у бедняг бы мозги взорвались. У меня у самой они едва не взорвались, когда Гончие впервые показали мне свои таланты.

После этого Гончие переключились в режим суперзвезд. Они купались в лучах славы. Всем хотелось их потрогать и потискать, и Гончие благосклонно принимали тонны ласки и восторгов. Наверное, это потому, что уже две недели Охоты не было и они затосковали, решив, что не получили своей законной доли обожания. Когда они в собачьем обличье – от них глаз не оторвать: мягкая шерсть блестит, как древний шелк, с которым я работала у нас в Монастыре.

Сейчас мне не потребовалось отпускать их – они сами ушли. Утомившись, они подошли к горящим на полу Письменам и прыгнули сквозь них в Потусторонье. Ча прыгал последним – по-моему, люди нравятся ему больше, чем всем остальным из его стаи, – и когда он прошел, Письмена исчезли. Публика еще какое-то время не расходилась: проводники засыпали меня вопросами о Гончих. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но они расспрашивали не обо мне, а о стае, поэтому я сумела выдавить из себя хоть что-то членораздельное. А потом в конце вагона трижды тренькнуло. Проводники засуетились и поспешно разошлись по своим делам. Со мной остался только проводник из моего вагона. Я же вроде как его подопечная.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – предложил он, встав у бара-автомата. – Ты не стесняйся, он тебе смешает почти все, что душе угодно. – Он застыл в ожидании моего ответа – рука зависла над кнопками.

Я задумалась. Предложение немножко пьянящее и немножко пугающее. Мне прежде как-то не доводилось получать все, что душе угодно.

Но проводник же сам сказал: «Почти все, что душе угодно». В этом «почти» весь фокус. Мне сейчас было угодно развернуть поезд вспять – пусть бы он унес меня назад, домой. На мгновение меня накрыло тоской по дому. Но я натянула лицо Охотника, как меня учили.

– А ты сам выбери, хорошо? Я же не знаю, какие там опции. Мне что-нибудь успокаивающее, и сладкое, и горячее. Но чтобы без всякой дури и алкоголя, – сказала я, а сама подумала об обычном сладком чае.

Сладкий горячий чай мне нравился куда больше, чем масляный, который пили некоторые Учителя. Правда, «чай» – это только так, название. Натурального чая на континенте больше не достать. На самом деле это травяной отвар, но с натуральным маслом. Коровы в горах не живут, зато козы и овцы – пожалуйста. Мы в Монастыре держим и тех и других. Иногда коровье масло нам доставляют из поселений, но чаще мы обходимся тем, что дает наше стадо.

– Ага, кое-что есть на примете, – кивнул проводник и принялся колдовать с баром-автоматом.

Он принес мне густой коричневый напиток с каким-то удивительным запахом. Я отпила глоточек: необычно, но вкусно. Что-то сливочное и сладкое.

– Горячий шоколайк, – пояснил проводник и поманил меня за собой.

Я двинулась за ним, потягивая коктейль.

В тамбуре перед моим вагоном он замедлил шаги:

– А если… если что-нибудь стрясется, ты и твои Гончие… вы ведь нас защитите, да? Спасете поезд? Мы ведь с вами продержимся, пока помощь не подоспеет, да?

Хороший вопрос. Предположим, на поезд нападет нечто и впрямь настолько громадное и чудовищное, что проволочная клетка не выдержит. Но тогда поезд просто-напросто потерпит крушение – и при нашей скорости от противоударных капсул толку не будет. Даже если кто-то из нас и выживет, все будут ранены или без сознания и сделать ничего не смогут. До Пик-Цивитаса слишком далеко, и Элита не примчится на выручку. А если обойдется без крушения, то оснащенные оружием локомотив и задний вагон куда более надежная защита, чем мы с Гончими. Я это к тому, что там же бронебойные пулеметы с заговоренными пулями. А про некоторые поезда болтают, что они оборудованы небольшими пусковыми установками с ракетами «Геенна». У меня, к несчастью, очень буйное воображение, и за считаные секунды я много чего нафантазировала.

Но, перед тем как отправить в цивилизацию, Учителя меня наставляли: люди будут относиться к тебе совсем не как дома. Там, внизу, об Охотниках складывают легенды. То есть на Горе нас тоже уважают, и даже очень; там все знают, что служба у нас нелегкая, и нас почитают как искусных воинов. Но никто не смотрит на нас как на небожителей.

Там, на Горе, видролики о жизни в цивилизации нам показывали не часто – к общей энергосети мы подключены не были, и электроэнергию приходилось экономить для разных важных дел. Поэтому большой видэкран в общинном зале мы разогревали только ради официальной информации или всякого антиквариата на дисках или выносных винчестерах – это все можно смотреть, используя солнечную панель. И еще нам приходила недельная почта. Не то чтобы нам не хватало электроэнергии – нет, ведь у нас горел свет, и связь работала, и интрасеть не выключалась, – но нас всегда учили быть бережливыми, не тратить попусту. Такое мировоззрение восходит к эпохе Дисерея, когда ни у кого ничего не было и все приходилось добывать правдами и неправдами. «Семь раз отмерь – один раз отрежь», – так говаривали в те времена. Когда детей учат чтению и письму, это первое, что им велят набрать.