Денис Новожилов - Нашествие [litres]

– Я сбегаю, – серьезно ответил цесаревич, – мне не трудно.

– Вот и молодец, – похвалил богатырь, – цари тоже могут быть людьми, я даже считаю – должны ими быть. А то я всяких повидал – бывали и такие, что сами себе спину почесать ленились, сразу слуг кликали.

Варвара вышла из горницы вместе с лекарем.

– Так плохо? – без обиняков спросила женщина.

– Погано, – кивнул Платон, – я же заранее говорил… Боли пройдут, первое время я микстуру буду давать, спать будет много, но оно и к лучшему. Во сне лучше выздоровление идет.

– Ходить-то она будет? Ей же сейчас даже не сесть на кровати.

Лекарь задумался и явно не спешил с ответом.

– Да кто же знает… спина у нее повреждена, потому все, что ниже пояса – не работает. Может, потом и сумеет двигаться понемногу, а может, и нет. То одним богам ведомо…

– Богу, а не богам, – сердито перебил лекаря подошедший Неждан. Новый глава церкви явился вместе с полоцким князем Рогволдом, в тени которого он всегда и держался.

– Пусть богу. – Старик неодобрительно посмотрел на церковника, но спорить с такими важными людьми не осмелился. – Я говорил, рана очень серьезная, без последствий не останется.

– Для только что явившихся – в чем дело? – Рогволд как всегда был всклочен и не причесан, но вид имел довольный.

– Ходить, да и вообще шевелиться она не может, – угрюмо заметила Варвара.

– Главное, что говорить может, – резонно заметил князь, – это уже немало. Надо народу объявить, что княгиня очнулась.

– Исключительно молитвами простого люда и иерархов церкви, – тут же добавил Неждан, – сие есть чудо господне.

– А если бы померла, вы бы молились за упокой и говорили бы, что бог к себе призвал, – не выдержал Платон.

– Некий лекарь громко кричал: «Помрет!» – а вот мы молились и верили. И кто прав оказался? – поддел княжеского лекаря Неждан, тот открыл было рот, но потом снова закрыл. Немного подумал и пробурчал:

– Бог ваш тут ни при чем: организм молодой и здоровый, справился. Я и такое не исключал.

– Хватит о боге спорить, – осадил спорщиков Рогволд, – новость хорошая: правительница жива. Это от очень многих бед и проблем нас уберегает. Илья, глаз с девочки не спускай. Тот, кто этих убийц послал, может и новых отправить, узнав, что план сорвался.

– Будет сделано, – серьезно ответил богатырь, – я хоть и не любитель стражником быть, но важность момента понимаю. Мимо меня и муха не проскочит.

– Хорошо, – кивнул князь, – через какое время княгиня сможет нормально общаться?

– Не знаю… несколько дней – и боли должны отступить. Неделя-две.

– Понятно. Как раз к тому времени должен Святогор вернуться, соберем совет. Кто как думает, чьих это рук дело?

– Сигизмунда, – уверенно заявил Илья, – ищи, кому выгодно; а он больше всех от смерти Аленушки выигрывает, раз у него последний наследник в руках. И живая Василиса, которая в случае чего может и еще родить.

– Жрецы Перуна заявили, что это их деяние.

– Эти сейчас за что угодно будут брать ответственность, чтобы заявить о себе, показать, что они еще существуют, – заметил Неждан, – помяните мое слово: степняки нападут – тут же перуновцы заявят, что это их проклятие обрушилось на безбожную власть.

– Я тоже думаю, что Сигизмунд, но предлагаю подождать Святогора. Он вроде уверял, что выбил всех иноземных соглядатаев и агентов из столицы. Вот и посмотрим, что он теперь скажет…

Беседу прервал прибежавший цесаревич. Юноша имел вид бледный и, запыхавшись, даже первое время не мог говорить, а когда заговорил, его слова повергли многих в шок. Он выговаривал фразы отдельными словами, тяжело дыша:

– Там. Колыван. Повесился.

Илья Муромец обеспокоенно посмотрел на опекаемую им девочку: выглядела великая княгиня, надо сказать, паршиво. Исхудавшая, глаза ввалились, да еще и красные от слез. Опять всю ночь плакала. Какой же все-таки размазней был этот Колыван, позор богатырского рода! Немудрено, что расклеился и потерял свою богатырскую силу и живучесть. Только и оставил что записку: «Прощайте и простите, плохой я богатырь, не смог никого уберечь». Умереть-то оно проще всего, жить надо.

Илья его частично понимал: Муромцу тоже много раз приходилось терять близких. Не то чтобы к такому можно привыкнуть, но со временем понимаешь, что это такой порядок вещей, когда твои правнуки могут умереть у тебя на руках от старости в окружении своих правнуков. Тяжелее было, когда погибли очень близкие друзья, Добрыня с Алешей. Когда пять веков дружишь неразлейвода, эта связь не менее прочна, чем родственная. Вот только силу свою Илья потерял тогда не только от горечи утраты; скорее от того, что он, русский богатырь, вроде как все правильно делал и по совести поступал, а стал врагом своего же государства. Вот это его сильно из седла вышибло, да еще смерть друзей. И что? Расклеился он тогда? Да ничуть, жил дальше, думал умереть как обычный человек. А потом и сила вернулась. Так что нечего нюни было распускать, тем более что девочка очнулась и даже жива, хоть и не совсем здорова. Как бы Аленка наша совсем в апатию не впала: такое, что на нее свалилось, и взрослый не любой выдержит…

Цесаревич Софьян попытался прошмыгнуть мимо богатыря; юноша его слегка побаивался, но это хорошо, это полезно. Вообще царьградец Илье нравился, он был тихий и доброжелательный, всегда старался помочь. Размазня, конечно, и боец никакой, но человек душевный. Не всем же воинами быть, книжники тоже полезны. Муромец легонько схватил цесаревича и развернул к себе.

– А я это… апельсины ей, – начал тут же оправдываться юноша, – корабль только сегодня доставил из Царьграда.

– Молодец, – похвалил Илья, – только ей сейчас не апельсины нужны.

– А что?

– Да я даже не знаю… человеческое участие, беседа. Я пытался, но она меня слегка побаивается. Душевно общаться не получается. Я ей подарок приготовил, но чую – не готова она сейчас, ничто ее не порадует. Может, ты сможешь как-то ободрить ее.

– Я попытаюсь.

– Вот и молодца, вот и ладненько. Если не получится, Варвару позови, если уж не она, то я и не знаю, кто тогда сможет.

– Только как приободрить-то? Я не знаю.

– А ты придумай, ты как-никак умный, книг много прочитал. Вот иди и покажи, что не зря.

Цесаревич сглотнул и двинулся к постели; Аленка сидела, опершись о спинку и смотрела в стену красными глазами.

– Доброе утро, – поздоровался Софьян и тут же спохватился: – То есть я не хочу сказать, что все вот это доброе, просто… – Юноша осекся и замолчал, потом добавил неуверенно: – А я тебе апельсинов принес, они вкусные.

– Спасибо, – равнодушно ответила девочка, даже не взглянув на подношение.

Парень неловко молчал, и больная – тоже, пауза затягивалась. Нарушила ее, как ни странно, Аленка: