Джордж Мартин - Пламя и кровь

Мейстер Норрен, автор «Хроник Девичьего Пруда», пишет, что лорд, прочитав послание королевы, со страху потерял голос и вернул его, лишь осушив три чаши вина. После этого он послал за капитаном гвардии, за своим братом и за первым бойцом, сиром Флорианом Стальным. Велев остаться и мейстеру, он прочел им письмо и спросил их совета.

«Проще простого, – сказал капитан. – Хоть они и делят ложе, но принц-то уже в годах. Если он попробует вмешаться, так трех человек будет довольно, чтобы его удержать. Но для верности я возьму шестерых. Желаете сделать это нынче же ночью, милорд?»

«Шесть человек возьми или шестьдесят, с Дейемоном Таргариеном так просто не сладишь, – возразил ему брат лорда Моутона. – Лучше подлить ему снотворного в вино, как ужинать станет. Проснется, а девка уже мертва».

«Эта девушка, в чем бы она ни провинилась, еще ребенок, – твердо сказал старый сир Флориан. – Ни Старый Король, ни другой человек чести не отдал бы такого приказа».

«Времена нынче скверные, – сказал лорд, – и королева заставляет меня выбирать между топором и веревкой. Девушка – моя гостья. Если я послушаюсь, Девичий Пруд будет проклят навеки, откажусь – нас сотрут в порошок».

На это его брат ответил: «Может статься, что нам так и так конец. Принц сильно привязан к этой чернавке, а дракон его вот он, тут. Мудрее всего было бы убить их обоих, иначе принц в гневе спалит замок дотла».

«Королева запретила чинить ему вред, – напомнил лорд Моутон, – а убить двух гостей в собственных постелях вдвое хуже, чем одного. Хорошо бы мне никогда не читать этого письма».

«Кто сказал, что вы прочли его?» – вставил тут мейстер.

О чем они говорили дальше, «Хроники» умалчивают. Известно лишь, что мейстер, молодой человек двадцати двух лет, показал письмо королевы принцу и Крапиве, когда те ужинали в своих покоях. «Когда я вошел, эти двое, устав от долгих бесплодных поисков, подкреплялись вареной говядиной со свеклой и тихо беседовали – о чем, не скажу. Принц учтиво приветствовал меня, но как прочитал письмо, оживление покинуло его взор, и великая печаль опустилась на него, слово неподъемная ноша. Когда девушка спросила его, что в письме, он ответил: “Слова королевы – дело рук шлюхи”. Затем он обнажил меч и спросил, ждут ли уже за дверью люди Моутона. “Я пришел один”, – ответил я и поклялся, что ни один человек в Девичьем Пруду, включая его милость, не знает, о чем говорится в письме. “Простите меня, мой принц, – сказал я. – Я нарушил обет мейстера”. – “Мейстер ты плохой, зато человек хороший”, – ответил на это принц и вложил меч в ножны. Он повелел мне удалиться, наказав “не говорить ни слова об этом деле до утра никому – ни лорду, ни сударушке”».

Никто не знает, как провели принц и его возлюбленная последнюю свою ночь в замке Моутона, но на рассвете они вышли во двор, и Дейемон помог Крапиве оседлать Бараньего Вора в последний раз. Она всегда кормила дракона перед вылетом: сытый дракон лучше повинуется ездоку. В то утро она скормила змею черного, самого большого в замке барана, сама перерезав горло животному. Когда она садилась на дракона, пишет Норрен, ее кожаный камзол был запятнан кровью, а по щекам текли слезы. На прощанье они с принцем не сказали друг другу ни слова, но когда Бараний Вор взмахнул своими черными крыльями и взмыл в рассветное небо, Караксес поднял голову и издал такой вопль, что в окнах башни Джонквиль вылетели все стекла. Высоко над городом Крапива повернула к Крабьей бухте и скрылась в тумане; больше ее не видели ни в замке, ни при дворе.

Дейемон Таргариен вернулся в замок, но ненадолго. Позавтракав с лордом Моутоном, принц сказал: «Благодарю вас за гостеприимство. Более вы меня не увидите. Оповестите всех, что я лечу в Харренхолл; если мой племянник Эйемонд осмелится сразиться со мной, он найдет меня там одного».

Так принц Дейемон покинул Девичий Пруд. Как только Караксес растаял вдали, мейстер Норрен сказал лорду: «Сорвите с меня цепь и свяжите мне ею руки. Вам должно теперь доставить меня королеве. Когда я известил изменницу и позволил ей убежать, я сам стал изменником». – «Пусть твоя цепь остается на месте, – отвечал лорд, – мы все здесь изменники». Той же ночью знамена Рейениры, которые развевались над вратами Девичьего Пруда, были спущены, а на их место взмыли золотые драконы короля Эйегона.

Когда принц Дейемон спустился с неба, чтобы заявить свои права на Харренхолл, над почерневшими башнями и разрушенными стенами замка знамен вовсе не было. Приютившиеся в подвалах бездомные разбежались, услышав шум крыльев Караксеса. Когда последних из них след простыл, принц Дейемон остался один, не считая дракона. В одиночестве бродил он по гулким чертогам Харренхолла, отмечая каждый прошедший день зарубкой на сердце-дереве в богороще. Тринадцать глубоких отметин и посейчас там видны; то старые раны, глубокие и потемневшие, однако лорды Харренхолла говорят, что каждую весну они вновь наливаются кровью.

На четырнадцатый день бдения принца замок накрыла тень, и была она черней любой тучи. Все птицы в богороще разом поднялись в воздух, горячий ветер погнал по двору опавшие листья. Вхагар наконец-то явился, а на нем в черной с золотом броне восседал Эйемонд Одноглазый.

Он прилетел не один. С ним была брюхатая Алис Риверс; черные волосы струились по ветру у нее за спиной. Дважды облетев Харренхолл, Эйемонд посадил Вхагара на внешний двор ярдах в ста от Караксеса. Драконы злобно переглядывались; Караксес растопыривал крылья и шипел, пуская дым из ноздрей.

Эйемонд помог своей женщине спешиться, после чего повернулся к дяде и сказал: «Говорят, ты нас ищешь, дядюшка».

«Только тебя, – отвечал Дейемон. – Кто сказал тебе, что я здесь?»

«Моя леди. Она видела тебя в тучах, и в горном пруду на закате, и в костре, который мы развели, чтобы приготовить ужин. Моей Алис открыто многое. Ты глупец, что прилетел сюда в одиночку».

«Будь я не один, тебя бы здесь не было».

«Но ты один, и я здесь. Ты, дядюшка, зажился на свете».

«С этим я спорить не стану». – Старый принц велел Караксесу склонить шею и с трудом взобрался в седло; молодой поцеловал свою подругу и легко вскочил на Вхагара, тщательно пристегнув себя четырьмя короткими цепями к седлу (Дейемон этого делать не стал). Караксес дохнул пламенем, Вхагар взревел, и оба поднялись в небо.

Дейемон, нахлестывая Караксеса бичом со стальными нитями, быстро скрылся за облаками. Вхагар был старше и намного крупнее, а потому тяжелее. Он набирал высоту медленно, все шире описывая круги над водами Божьего Ока. Солнце клонилось к закату, и спокойное озеро сверкало, как лист кованой меди. Алис следила за поединком с башни Королевский Костер.