Александр Шушеньков - Бесконечная жизнь майора Кафкина [litres]

– Три дня горячего не жрал, Петрович! – подтвердил молодой. – Нет, с алюминием надо завязывать, здесь все уже схвачено. Пристрелят, и не пикнут. Надо на нефть переходить. Есть варианты.

Его лицо исчезло, а за ним последовал и детина Петрович, волоча обмягшую девицу. Дверь закрылась, и Кафкин остался один. Сверху тянуло аппетитным запахом свежесваренного мясного супа. У Григория Францевича забурлило в желудке, из глубин подсознания всплыли вдруг стародавние пищевые воспоминания…

Надо непременно отведать горяченького! Он вдруг пьяно вообразил себя Лениным в шалаше на станции Разлив, стал карабкаться в темноте по шершавым ножкам лавки и вскоре сумел забраться на нее. Кастрюля пылала жаром и магнетически манила содержимым. Жаль, борта высокие.

Желание отведать супца стало у Кафкина нестерпимым. Он обнаружил на лавке лежащее тряпье и стал зубами тянуть его к кастрюле. Вариант для Григория Францевича казался вполне естественным: сложить из тряпья горку-возвышенность, забраться по ней к краю кастрюли и закусить как следует. В конце концов, выпить-то он уже выпил! Некоторое время он возился с тряпьем, слыша одновременно из комнаты скандальные крики: бас Петровича прерывался визгами и плачем девицы и примирительными увещеваниями молодого. Потом все стихло.

Кафкин соорудил тряпичную пирамиду и стал торопливо по ней подниматься. Надо было успеть попробовать супчика, пока его не забрали двуногие твари. Забравшись на самый верх, он приблизил мордочку к краю кастрюли, и от восторга у него закружилась голова. Боже мой, это же какой пир духа!

Почти до самых краев кастрюля была заполнена ароматнейшим наваристым супом, в котором обильно плавали крупные куски мяса. «Главное, ребята, сердцем не стареть!» – снова завертелись в мозгу непонятные куплетные слова-звуки, и он, опершись лапами на край кастрюли, наклонился, чтобы предаться райскому наслаждению.

А-а-а!

С пьяных глаз он не сообразил, что огромная кастрюля еще не успела остыть, что слишком она горяча, да и сам супец еще почти кипяток! Все совершилось в одно мгновение: только что он стоял на куче тряпья, опираясь на кастрюлю, а вот уже и, бултых, барахтается в ней.

Страшный жар пронзил тело бывшего замполита, и в те несколько секунд, что еще билось сердце, пронеслась перед глазами Кафкина вся его бедовая земная жизнь, а затем мышиное тело, нахлебавшееся супового кипятка, пошло в его густую бездну.

– Ну, Юрик, кажись, остыл, – произнес детина Петрович, ставя кастрюлю на стол. – Супчик с кроликом. Ты ешь, а я не буду. Пощусь, мясного не ем.

– Отчего? – спросил с усмешкой тот, кого назвали Юриком, и стал поварешкой наполнять глубокую алюминиевую чашку.

– Грехи отмаливаю. Сам знаешь…

– Ерунда все это! – Юрик тяжело уставился на Петровича. – Все мы грешные, только не мы такие, жизнь такая. Если в тебя долбасят из «калаша», приходится защищаться. Вот они меня теперь ищут, за акции дело шьют, а ведь я лишь справедливости хотел. А они из-за этого алюминия всех готовы жмуриками сделать!

Он подцепил ложкой кусок мяса и принялся его жевать, продолжая глядеть на собеседника.

– Ты думаешь, мне приятно, что я…

Тут он внезапно замолчал, и молодое лицо его скривила гримаса отвращения.

– Что это?

За секунду перед этим кафкинская бестелесная сущность, еще пребывающая в полусварившемся мышином теле, успела легкокрылой бабочкой-капустницей выпорхнуть из него и вместе с частичками плоти, через рот, внедрилась-таки в жующего.

Наступил новый этап перерождений, и на этот раз снова в человека. Вот тебе и Кришна, ядрена вошь!

– Это что, мясо? – заорал Юрик, тряся за хвост дохлой вареной мышью перед изумленным детиной Петровичем.

Да-с, как говорится: киртан подкрался незаметно! Кафкин снова восстал в людском обличье, только в этот раз метаморфоза стала совершенно необычной: никогда еще при переселении одна душа человека не делила тело с другой.

Вот тебе и настойка проклятая! Бывший коммунист и майор-замполит Григорий Францевич Кафкин тонким ручейком влился душевно в реку-жизнь тридцатисемилетнего бандита.

Середина апреля в Подмосковье была изумительна: еще не наступила изнуряющая майская жара, еще не обозначил столбик термометра кошмарные июльско-августовские сорокаградусные температуры; еще ветер не обжигал, а лишь деликатно грел кожу, и воздух в этот предвечерний час был наполнен не сухостью, а свежим духом листвы, ароматами сирени и черемухи. В вышине оранжевели в лучах заходящего солнца легкие перистые облака.

Пожилая ворона, сидящая на крыше верховой ротонды небольшого розовато-бордового двухэтажного дворца, наслаждалась великолепным видом искусственного пруда, окруженного березами и липами. Пониже вороны на открытой площадке перед ротондой сидели в креслах за мраморным столиком двое: престарелый мультимиллиардер Юрий Ильич Пухов, называемый в высшем свете за внешность и особенности характера Кощеем, и сорокадвухлетний директор Федеральной лаборатории генетических исследований (ФЛГИ) Борис Ефимович Розе.

– Да-с, почтеннейший, – угрюмо молвил старик, – такие вот дела. Можно владеть островами, яхтами, замками, виллами на всех континентах; можно летать на собственном «Эрбасе» или «Гольфстриме», и при этом, будь проклят мир, потерять единственную любимую дочь.

Он горько усмехнулся, снял псевдокапитанскую фуражку и принялся рассматривать эмблему на околыше – золотую фигуру бабочки.

– Еще раз примите мои самые искренние соболезнования, Юрий Ильич! – почтительно ответил Розе. – Мы все любили ее, но рак не всегда можно излечить даже в наши дни.

– Черт подери! Как и двадцать, и двести лет назад! Чем занимаются онкологи? И ведь это – Германия! Передовая медицина. Если бы я раньше мог представить, я бы им такой исследовательский центр отгрохал!

Розе ощутил себя отчего-то виновным.

– Но вам-то грех себя казнить: столько делаете для человечества. Без вас и наша работа не имела бы того результата…

– Ха! О чем вы говорите? Что смогла ваша ФЛГИ? Проект «Б». «Бессмертие»! – Неподвижное ботоксное лицо Пухова пыхнуло злобными глазами.

Он был нервным и не всегда умел скрывать эмоции, особенно в отношении зависимых от него людей.

– Я начал сотрудничать с вами больше десяти лет назад, вложил уйму денег, а толку?! – продолжил Пухов. – Мой Фонд отстегивает, его руководитель умерла, а препарат так и не создан! Может быть, именно он и помог бы ей. Зря я, видимо, доверял Тане, лично не вникал в детали ваших исследований. Вот и результат!

Он раздраженно бросил фуражку на мраморную поверхность столика.