Елена Маврина - Твердыня грёз

Она тряхнула головой. Новый стежок. Исмин вспомнила мать. Мысли загудели событиями прошлого. Рыбаки часто попадали в зубы акулам. Множество рваных ран, таких, как эти. Но рука матери никогда не дрожала, и Исмин, помогая ей, всегда восхищалась хладнокровием хрупкой, застенчивой по натуре женщины, бесстрашно вступающей в бой с недугом. Что сейчас она бы сказала ей? Не бойся. Исмин до боли сжала простынь в левой руке, правой – направляя иглу. Она бы сказала: не бойся и береги время.

Исмин покрыла швы мазью, позаимствованной из огромного кладезя секретов Мирны. Сладковато-гнилостный запах вызывал тошноту. Горан зажал рот рукой и поплёлся на свежий воздух. Исмин перевязала раны, устало отсела от безвольно лежащего на кровати матроса. Пот капельками катился по его лицу, вены вокруг укусов вздулись. Страшнее ядовитой кожи гремуша – только его зубы.

– Это поможет? – спросил Як, нависая над Исмин постовым.

Переживания за брата немного умерили пыл его ненависти к ужасным пассажирам, но волнение налило глаза буйством быка.

– Мазью Мирна лечила животных. Их кусали ящерицы, запущенные в леса змеядами. Я не могу обнадёжить…

– Мы опоили его твоим зельем, мелкая ведьма, а ты не уверена?

– Мои друзья тоже отравлены.

– Вы – одна помесь! Только люди страдают…

– Як! – шагнул к матросу Морис. Напряжение дня скрутило нервы до предела. – Ты переживаешь за брата, нам всем тягостно, но… больше некому помочь.

Як не шелохнулся с места; взгляд его присмирел, он с жалостью осмотрел измученного страданием брата. Рапак, держась за поясницу, похлопал матроса по плечу, выражая поддержку. Исмин попыталась подняться, но каюта погасла, словно во сне. Сердце глухо стукнуло в груди. Хотелось плакать. День выдался ужасно долгим, кошмарным, мучительным.

Руки Клюва подхватили ее под локти. «Идём», – он повёл девочку прочь из каюты, угрожающе поглядывая на Яка. Морис, волоча ноги, вышел следом, но остановился у ограждения палубы рядом с Гораном.

– Поворот не осуществить? – спросил кудесник, вглядываясь в темноту горизонта, неподвластную свету звёзд.

Ветер налетал порывами, но жар смятения служил призрачной броней.

– Двигатель неисправен. Ветер против нас.

– Мы можем пристать к берегу.

Морис сморщил нос и плачевно мотнул головой:

– Федария – провинция, где патруль гончих выставлен через шаг. А «Гусеница» у нас – шкатулка диковин: безродные, крадуши и беглый кудесник. Мы в безопасности в широком русле. Хотя, учитывая, сколько тварей водится в воде…

Горан искренне признался:

– Мы сожалеем. Даже представить не могли, что навлечем на команду беду.

Капитан отмахнулся. У него уже не осталось сил на злость.

– Туманы разлива многие годы служили надёжным занавесом, но местность в нём гиблая. К опасностям привыкли. Капитан этого судна, мой дядька, утонул там, бросившись на призрачный зов ущелья. И всё же… торговля – наш единственный заработок. На причале Шерта семья безродных сейчас ожидает спасения. А мы здесь. Плывём неведомо куда.

Морис, горестно вздохнув, развернулся уходить.

– Постой! – очнулся Горан от размышлений. – Где вы причалите к берегу?

Капитал пожал плечами:

– Будем ползти к озеру Корвум.

– Это же граница с Морионом! – Горан сделал глоток воздуха, чувствуя, как все его планы рушатся окончательно и бесповоротно.

– Верно, кудесник. У чернолесья нам безопаснее всего.

Противоядия Исмин помогли. Сыпь на теле Златы и Эфы прошла. Лихорадка измучила Сатапа, но с ран ушло воспаление, а затем схлынул жар. Враждебность Яка сменилась пристальным наблюдением. «Гусеницу» подлатали. Мощности сломанного двигателя хватало только на вялое сопротивление течению. Морис не решался развернуть судно, боясь, что его унесёт к берегу. Солнце пригревало. Корабль опережал наступление зимы.

Рапак угощал детей засахаренными леденцами, но приготовленную им уху больше никто не решался есть. Пассажиры ловили рыбу, наблюдая за сменой красок горизонта. Над Талой парили чудные птицы с зеркальными гребнями – крылатые искры над серебряной чешуей воды. А вечерами капитан рассказывал небылицы из многочисленных плаваний. Ребята смеялись, уличая его в обмане и забывая на краткие минуты о страхах. Открывшуюся местность каждый знал только из карт Горана, но россыпи звёзд над рекой ночами опускались давними приятелями. Треснутый винт двигателя глох, делал обороты и опять глох. Они просто плыли, изредка покачивая рулём. Одни сутки. Вторые.

На четвертый день на горизонте показались изломы безлесных гор. Крупнейшее озеро Федарии – Корвум – питало Талую из глубокой чаши бассейна кристально чистой водой. На его берегу жили родители Уца.

Вечером Морис высадил подростков в портовом селении Чум. Когда крадуши покидали корабль, команда не скрывала облегчения. Обменявшись пожеланиями удачи, странники простились с капитаном. Безродные плыли в укрытие людей своего опального племени, а путешественники устремились вслед за Уцем в его дом.

Жители Чума населяли округлые бледно-оранжевые здания, походящие на тыквы в разноцветном мхе. Улочки разделяли гладкие дорожки прозрачных камней. На кукурузных деревьях висели призматические фонари с огневиками. Земля Федарии стоически сопротивлялась холодам. Семьи ещё собирали урожаи с огородов, детвора носилась по улочкам в лёгких одеждах. Ребята шагали, вдыхая влажный воздух, согретый лучами, и молчаливо поражались: что толкнуло Уца сбежать из настолько укромного места?

Уц вырос на окраине «тыквенного» селения. Калитка скрипнула на несмазанных петлях. Двор встретил запустением. Сорняки вились до колен, жестким ворсом стелясь к берегу озера. Уц, не слыша вопросов, толкнул поцарапанную дверь деревянной избушки. Крадуши за его спиной смолкли. Уже на пороге чувствовалось: дом покинут. Окна взирали на них треснутыми стеклами. Воздух нежилых помещений гнал сквозняками прочь.

Три комнаты: кухня, спальня и детская – в убогой обстановке и битых вещах. Повсюду налётом темнели пыль, грязь, мусор. Уц ходил по шаткому полу, осматривая мебель, выискивая некое разумное объяснение кошмару. Ребята толпились на пороге, не решаясь остановить его метания. Вдруг они замерли, насторожённо смотря на калитку. Фигура в коричневом плаще начала неспешное приближение: низенькая старушка брела к незнакомцам с мужественным взглядом, будто на встречу с призраками. В ореоле капюшона её большеглазое лицо казалось большой пуговицей.

Уц прекратил бродить бесцельно, почувствовав тревожное затишье.

– Бабушка Хильруд?.. – Он начал медленно шагать к ней, озираясь по сторонам. Ноги не желали гнуться, шаркая по полу палками. – Где родители?