Мари Бреннан - В Обители Крыльев [litres]

Подобные рассуждения были спасательным линем, позволившим удержаться на плаву, пока я хлебала драконианское угощение.

Дракониане были вполне реальными. Живыми. Но как же уместить этот факт в голове, как уложить его в общую картину?

Тут мне невольно вспомнилось яйцо, вывезенное с Рауаане, и слепок, сделанный мною с пустот в его окаменевшем белке. Шишковатый, неточный, сей слепок не давал отчетливого представления об облике погибшего эмбриона, однако демонстрировал достаточно, чтоб вызывать недоумение. Неожиданные пропорции, странная конфигурация конечностей – все это было совсем не таким, как у четвероногих существ… но, если вдуматься, выглядело вполне естественным для двуногого!

Однако как же такое возможно?

Не стану тревожить читателей перечислением всех случаев, когда я, теряя нить рассуждений, вновь ударялась в слезы. Вспоминая Рауаане, я не могла не вспоминать о Сухайле – ведь там со мной был и он. Думая о яйце, не могла не думать о Томе, вместе со мной гадавшем над его тайнами. Мало этого: я еще не оправилась от пережитых испытаний, а слезы лишали меня последних запасов сил, и посему я куда больше времени, чем хотелось бы, проводила во сне. Я знала, что должна, обязана выбраться из этого места и вернуться в мир людей, а, дабы подстегнуть собственную решимость, снова и снова твердила себе, что остальные ждут меня там. Однако знала я и другое: если пытаться бежать сейчас же, то, как бы ни поступили дракониане, меня ждет верная и скорая гибель. Одолеть горы я была просто не в состоянии.

Мои спасители

Сколько же я прожила в этом доме? Кисти и пальцы ног несли на себе явные следы проходящих обморожений. Не думаю, что они были слишком уж сильны, так как все пострадавшие места полностью сохранили чувствительность, а кожный покров не шелушился и не отставал, однако на них успели образоваться опухоли, следовательно, меня не просто слегка пощипало морозцем. Судя по общему положению дел и состоянию ноги… следовало опасаться, что я провела здесь по меньшей мере полмесяца, а то и более.

Таким образом, если остальные и выжили, меня, несомненно, считают погибшей. Осознав это, я потеряла даром кучу времени и едва справлялась с едой, оставляемой возле моей постели.

Вновь поднять меня на ноги смогла лишь близость величайшей научной загадки – неоспоримого существования живых и здоровых драконоглавых существ. Что ж, если от них не уйти, буду их изучать, и, может быть, изучение натолкнет меня на какие-либо полезные выводы.

Но прежде необходимо был достичь некоего равновесия в вопросе о спутниках и товарищах, и я заставила себя перебрать возможные варианты развития событий с точки зрения неумолимой логики.

Если принять за данность, что они погибли, а они окажутся живы, то вся моя скорбь ни к чему. Если же я приму за данность, что они погибли, и окажусь права, страдания ничего не исправят, а когда их гибель подтвердится, печаль охватит меня с новой силой. Напротив, если принять за данность, что они живы, и ошибиться, печаль впоследствии будет ужасна, однако до этого я смогу найти своим способностям лучшее применение, что, несомненно, поспособствует возвращению в большой мир, к людям. И наконец, если надеяться на лучшее и надежды сбудутся… это будет лучшим из всех возможных исходов. Рассудив так, я решила держаться и действовать так, словно все они живы, пока не получу доказательств обратного.

Получилось ли? Конечно, нет: никакие решения не в силах разом избавить от страха и неуверенности. Однако это мне помогло. При поддержке сего зарока я смогла в надлежащей мере обратиться к насущной проблеме: как же дракониане могли возникнуть и существовать?

Ответ должен был заключаться в лабильности развития – другого объяснения не находилось. Что ж, хорошо; тогда при каких же условиях из драконьего яйца может вывестись человекоподобное существо?

Очевидно, здесь сыграл роль некий человеческий фактор в среде инкубации. Нет, не людское жилище, не чтение над яйцами вслух литературных произведений – ничего подобного. Фактор обязан быть биологическим. И тут мне вспомнились настенные росписи Сердца Стражей – надписи из алых символов, словно спускающиеся к лежащему снизу яйцу. Вспомнились и «самоцветы драгоценного дождя», упомянутые на Камне с Великого Порога, и следующее выражение, которое вполне могло служить уточнением предыдущего, а именно – «священные излияния наших сердец».

Кровь. Погрузи драконье яйцо в человечью кровь, и, может быть, из него выведется драконианин.

Сколь часто подобное могло иметь место? Чем радикальнее обусловленные мутацией изменения, тем меньше вероятность выживания эмбриона – эксперименты, проведенные в курратском Доме Драконов как мною, так и моими преемниками, демонстрировали это вполне однозначно. Пожалуй, нечто подобное не могло бы завершиться успехом даже один раз на тысячу. Возможно, это проделывалось как-то иначе, более постепенно – тут уж оставалось только гадать. С уверенностью можно было сказать одно: это было достигнуто, поскольку живое доказательство сего утверждения день за днем приносило мне миску с ячменной похлебкой.

Лежа в гнезде из шерстяных одеял и ячьих шкур, мало-помалу набираясь сил, я представляла себе, как делюсь своими гипотезами с Сухайлом и Томом. От этого становилось уютнее. Вскоре я вообразила себя в каком-то зале наподобие Кэффри-холла, читающей публике лекцию о своих встречах с драконианами, и, к собственному удивлению, захихикала. Возможно, смех звучал несколько истерично, и я приглушила его одеялами. Мне сделалось ясно: так ли, иначе, а я одержала победу. Либо это открытие наконец-то вынудит Коллоквиум Натурфилософов признать меня и принять в свои ряды, а я получу долгожданное удовлетворение, прорвавшись и в эту дверь… либо они продолжат меня игнорировать, и тогда я смогу со спокойной душой умыть руки. Да, я столько лет мечтала о статусе действительного члена Коллоквиума Натурфилософов, что не могла так запросто отказаться от сей мечты, но если уж этого будет мало, они окончательно и бесповоротно выставят себя закоснелыми ретроградами, не стоящими более даже минуты моего драгоценного времени.

Конечно же, все это – при условии, что я получу возможность поведать им о своем открытии.

Следовательно, я была просто обязана остаться в живых и вернуться во внешний мир. Нет, я не доставлю им удовольствия цокать языком и качать головами над печальной кончиной женщины, чьи притязания оказались превыше умений!

Не стану притворяться, будто все это разом избавило меня от всех горестей. Каждая минута, проведенная здесь, была еще одной минутой, проведенной мужем в уверенности, что я мертва. Слишком уж хорошо помнила я собственную скорбь после гибели Джейкоба, и посему мысли о Сухайле, переживающем подобную утрату, выворачивали наизнанку всю душу. Каким бы радостным ни обещало быть наше воссоединение, я не могла представить его себе, не подумав прежде о страданиях мужа, и это сводило весь благотворный эффект к нулю. Но вот ткнуть весь Коллоквиум Натурфилософов носом в свое достижение… Этот мотив обладал просто-таки волшебной силой, и всякий раз, как воля к продолжению работы давала сбой, я вспоминала о предстоящем удовольствии и снова бралась за дело.