Шон Исли - Отель «Странник»

Он передает мне пишущее перо.

Я быстро царапаю внизу листа свою подпись. Мне следовало ожидать, что все так обернется. Но теперь мне остается только действовать. Хотя мне ужасно странно подписываться фамилией «Джонс» вместо своей настоящей, я так рад, что этот дядька не допытывается у меня о фамилии. Я ведь довольно плохо умею лгать. И внутри меня живет надежда, что контракт недействителен, если подписан ненастоящим именем.

Но когда я заканчиваю с подписью, в ушах у меня нарастает знакомый треск.

– Превосходно, – Агапиос вынимает из ящика стола маленькую деревянную монетку и протягивает ее мне.

Я беру монетку и обмениваюсь с ним рукопожатием. Это примерно как пожимать руку Мрачному Жнецу, воплощению смерти. Когда я пытаюсь отнять свою руку, Агапиос только сжимает ее еще крепче и тянет меня вперед. Я чувствую его дыхание: горячее, влажное, отдающее благовониями, когда он шепчет мне в лицо:

– Отель возвышает низверженных и строит мосты через бездну. Если я обнаружу, что вы представляете угрозу его миссии, вам здесь больше не будут рады.

Наконец он отпускает мою руку и улыбается сдержанной полуулыбкой. Моя ладонь ноет после пожатия и доказывает реальность его угрозы.

– Мистер Нико покажет вам вашу комнату и изложит ваши обязанности, к которым нужно будет приступить поутру, – громко говорит Агапиос, указывая в сторону двери. – Надеюсь, вы найдете место назначения.

Я смотрю в его безжизненные глаза. Даже не представляю, о чем Управляющий сейчас думает.

Смешно сказать: это раньше-то мне казалось, что я испуган.

Дерево возвышается передо мной, величественное, с необхватным стволом. По некоей причине это кажется ужасно глупым. Оно не должно быть таким толстым и важным. Ему бы следовало бояться.

Дверь в основании ствола открывается, но на этот раз я не вижу руки, манящей зайти внутрь. Вместо этого слышу, как над головой трещат огромные ветви.

Двери, висящие на ветвях, опадают одна за другой и разбиваются о землю.

Какая-то из них падает прямо на меня, сквозь меня – и тут дерево исчезает. Теперь я вижу себя стоящим на пирсе, уходящем далеко в огромное озеро. У дальнего берега в воде отражаются огни города. Озеро находится в горной долине, кругом взметаются пики, а вдалеке видна гигантская белая статуя с распростертыми руками – она повернута лицом к городу, глядя на народ с высокой скалы.

Сквозь меня проваливается еще одна дверь – и вот я уже еду на верблюде по пустыне среди песчаных дюн. Над головой – полночное бархатно-синее небо. Третья дверь – и верблюд превращается в странный велосипед с багажным прицепом. Идет дождь, потом он прекращается и начинается снова – когда очередная дверь поглощает меня, а потом еще одна, и еще…

Наконец меня выбрасывает на открытую платформу лифта, совершенно без заграждений. Слышится металлический лязг, видны вспышки янтарного света. Бум-бум-бум… Бум-бум-бум…

Бум-бум-бум . Это стук в дверь.

– Просыпайся!

Бум-бум-бум.

Я перекатываюсь в кровати, изо всех сил стараясь вытряхнуть из головы остатки кошмара.

– Мистер Кэм, – слышится голос из-за двери, – если ты сейчас же не встанешь, у тебя не останется времени на завтрак!

Я подскакиваю, прижимая к груди подушку. Нико. Отель. Это все был не кошмар. Это моя новая реальность.

Я откидываюсь на спину, глядя на акустический потолок своей комнаты. Я сейчас в Польше, куда Нико меня притащил после того, как я подписал контракт. Моя комната находится на 17-м этаже, воздух в ней холодный, потому что я в Польше. За окном темно, потому что я в Польше.

Бум-бум-бум .

– Уйди, – сердито кричу я.

Пауза, а потом:

– Я вхожу.

В скважине поворачивается ключ, и в мой номер вбегает Нико – с такой скоростью, будто за ним гонится стая бешеных обезьян.

Я натягиваю одеяло на грудь. Вчера ночью я рухнул в постель в одном белье и с отцовской монеткой на груди.

– Эй! Ты не можешь так врываться ко мне в комнату! Откуда у тебя вообще взялся ключ от моего номера?

– Мы называем эти штуки «открывалками», – усмехается Нико. – И вообще ты теперь уже не гость в Отеле. Ты – член персонала и должен приступать к работе.

Он-то уже полностью одет в униформу, а я в одних трусах. Для кого-нибудь другого это не составило бы проблемы, но я не такой. Как-то раз во втором классе мне случилось выйти из душевой в одних трусах. Если бы я мог предположить… Дома-то я постоянно так делал! Но все мои одноклассники повели себя просто чудовищно. Они ржали и тыкали в меня пальцами… в самом деле тыкали. Это было ужасно. Даже Кэсс, и та несколько недель после того случая дразнила меня «трусишкой в коротких трусишках»: ей обо всем рассказали.

– Который час? – спрашиваю я, натягивая одеяло повыше, чтобы прикрыть свою тщедушную грудь.

– Конец второй смены.

– Второй чего?

– Вставай уже! – Нико стягивает с меня одеяло. Я хватаюсь за свой край, пыхтя от возмущения.

– Еще даже не рассвело!

– В Польше еще ночь, а вот в Южной Америке уже утро. А мы сегодня работаем по южноамериканскому времени.

Одежда Нико отличается от того фрака, в котором я впервые его встретил. Сегодняшний его наряд – коричневый костюм, бордовый пояс на бедрах и шапочка с ушками, козырьком назад: вроде той, которую носит в фильмах Шерлок Холмс. Никаких фалд, отворотов и перчаток.

– А где другая твоя униформа? – спрашиваю я.

Он издает стон.

– Ты что, забыл? Я больше не портье. Отель счел, что я у тебя в долгу, так что Старшая горничная назначила меня твоим лакеем.

– И что это означает?

Приятель закатывает глаза и снова дергает за одеяло.

– Означает, что я должен тебя будить и одевать.

– То есть как это: одевать?

– Слушай, не усложняй нам обоим жизнь. Я попал в неприятное положение, и меня назначили твоим помощником – вроде того, как мы прислуживаем большим шишкам на двенадцатом этаже. Мне это нравится не больше твоего, но Старшая вообще может разорвать со мной контракт, если опять ослушаюсь. А это будет означать, что я лишусь работы, а ты – всех нынешних и потенциальных друзей в Отеле.

Он делает особенно сильный рывок и окончательно сдергивает с меня одеяло.

От холода в номере я немедленно покрываюсь мурашками.

– Я сам оденусь, не беспокойся.

Нико вздыхает и отворачивается.

– Отлично. Давай. Попробуй сделать это сам.

Сначала я не понимаю, издевается он или нет. За прошлую ночь я узнал нечто действительно важное: Нико может убедить любого в том, что тот – собака, и он послушно затявкает. Но я все же решаю поверить, что он и правда не собирается натягивать на меня штанишки, как на младенца, и радостно выпрыгиваю из кровати, хватая со стула джинсы.