Ирина Лазаренко - Невыносимые. До порога чужих миров

Все же, проезжая через площадь позади собравшихся в кружок поселян, эльф прислушался.

Они, кажется, вообще не заметили чужаков, они пожирали горящими взорами своего жреца, и ничего другого им было не надобно, а лица светились таким одинаковым благостным счастьем, словно не на старика они глядели, а на бочку бесхозного эллорского вина.

Невысокий тощий старик стоял на бочке, брызгал слюной, размахивал руками и посохом. Голос у него был сильно треснутый, но гулкий, слова разносились далеко-далеко за пределы образованного жителями круга.

– А на другой день создала Божиня свет и тепло – и в тот же вздох поняла она, что свет и тепло – это плохо, если нет противу них тьмы и хлада!

Алера наконец поняла, что за удушливый запах витает на площади: недавно тут жгли ромашку, окуривали поселок от бдыщевых велений. В Лирме жрец, конечно, тоже ходил с дымящимся веником ромашек меж избами, гордо выпятив пузо, – дважды в год. В Иссиле же, как видно, к охране жилья от посягательств бдыщей относились куда серьезней, то ли бдыщам в Исилле было медом намазано, то ли ромашка тут росла особенно буйно, и требовалось как-то с ней бороться, а лекаря в поселке не было.

– Ему бы государевы указы зачитывать, жрецу этому, – заметил Тахар. – Хорошо б вышло, зычно, выразительно!

– С надрывом, – согласилась Алера. – Распоследний скряга бы проникся государевой нуждой с сего лета непременно повысить подати: за рало, за речку, за полюдье…

Элай поморщился:

– Поехали уже. Темнеет.

Алера отвела взгляд от жреца, постеснявшись признаться друзьям, что тоже не без интереса послушала б его. Постоять рядышком хоть капельку, узнать, о чем в Преданиях сказано помимо медовых рек, исправно поминаемых лирмским жрецом, а на этого взъерошенного жреца не смотреть и безумного блеска в глазах его не видеть – только слушать.

В самом-то деле, не только ж страшилкам в Преданиях быть!

– Аль, – нетерпеливо позвал эльф, даже не обернувшись.

– И еще через два дня создала Божиня мужчину! – взвыл жрец, закашлялся и понизил голос: – И одарила его щедрее щедрого, дав власть над словами и всяческими ремеслами, могучую силу и ясный ум…

– Но в тот же вздох Божиня увидела, что это как-то слишком хорошо, – бормотала себе под нос Алера, нагоняя друзей, – и тогда создала она человеку женщину, чтобы добавить в его жизнь… нечеловеческие страдания!

Постоялым двором Ветлы оказалась огромная двухэтажная изба, чуть кривая на один бок, который ушел в землю сильнее другого. В окнах было темно, криво приделанная обшарпанная вывеска уведомляла, что постоялый двор имеет название, однако разобрать его не представлялось возможным. Дверь – высокая, тяжелая с виду, из небольших, отполированных временем бревнышек. Сбоку от нее висела колотушка и плошка с жиром, укрытая стеклянным колпаком, язычок огня за ним трепетал заполошно, испуганно, то съеживаясь, то на вздох вскидываясь снова.

Внутри было тихо.

– Может, в стогу заночуем? – с надеждой спросила Алера.

Тахар звонко прихлопнул комара на щеке, поднялся на цыпочки, силясь разглядеть вязь на вывеске. Лошадки отчего-то расчихались.

Элай уверенно направился в обход избы, остановился на углу и свистнул так, что зазвенело в ушах. Прошло не более двадцати вздохов, как на свист явился встрепанный подлеток в рванье, глянул на путников и вполголоса помянул бдыщевую маму. Потом подхватил лошадей под уздцы и куда-то повел.

– К мяснику поволок! – ахнула Алера.

Ноги дрожали после целого дня, проведенного в седле, спину скрючило и никак не разгибало, тело требовало уложить его прямо у порога странной избы, разум – бежать отсюда изо всех оставшихся сил, даже без лошади.

Элай забарабанил по двери колотушкой. Алера стиснула пальцы: вот оно! Начинается лютая жуть! Прямо как надо начинается: впотьмах, в незнакомом спящем месте, возле жуткой корявой домины! Сей вздох дверь откроется, наружу вывалится владыка какого-нибудь жуткого обряда и… и…

– Элай, я не хочу тут оставаться! Нас сожрут! Нас скормят крысам! Бросят в погреб! Забьют ногами! Высосут кровь!

– Аль, заткнись! – отрезал эльф и заколотил в дверь ногой.

В окне появился желтый свет и стал приближаться, гоня перед собой огромную тень, хищно грюкнул засов, дверь широко открыла рот в беззвучном хохоте, и в желтом свете лучины на порог шагнул высокий сутулый нелюдь. На голову выше человеческого мужчины, много шире и крупнее, с большой круглой головой, поросшей коротким черно-сивым волосом, почти бесшеий, длинноногий, длиннорукий, окруженный вонью горелых тряпок.

Алера попятилась и наступила на ногу Тахару. Тот схватил ее за плечи крепкими худыми пальцами, сильно встряхнул и что-то сказал, но она не поняла слов.

– Элай! – громыхнуло басом из вышины. – Ты че тут забыл?

– Да вот, Закай, – эльф нашарил позади себя руку Алеры, потянул, поставил девушку перед собой, обхватил обеими руками поперек пояса, – привез тебе прекрасную деву для кровавого ритуала, ну или не очень прекрасную. Будешь брать, нет?

Алера заверещала и попыталась вывернуться, но хватка у Элая была железной. Тахар позади захрюкал, Элай ткнул пальцем на звук:

– Вот это – маг, он поможет провести ритуал, а если будет отказываться – отрежь ему руки.

Орк коротко хохотнул и посторонился:

– Да вы заходите! Заходите.

Эльф тут же отпустил Алеру и ускакал в избу, сгибаясь от хохота. Она перевела дух и пошла следом, потирая плечо и буравя взглядом спину Элая. Тахар с некоторым сомнением тряхнул ладонями, расплетая Сеть, и тоже двинулся внутрь. Вход вел прямо в трапезную, где в углах, огороженных ширмами, храпели в несколько глоток гости. Сам зал был здоровенный, теряющийся в темноте, с длинными столами, лавками, стойкой, бочками, расписными стенами. Пахло пирогами.

– Вот знаешь, Аль, когда я говорил, что это не эльф, а бдыщевый хвост…

– … то сильно преуменьшил! – топнула ногой Алера. – Это целая бдыщевая задница, это целое семейство бдыщей, самых лохматых, хвостатых и жирных!

– Да ладно тебе, Аль, – обернулся Элай. – Ты думаешь, я способен отдать друзей какому-то зверскому обряду? Вот так, запросто? Без торга?

Алера не нашла достойного ответа и попыталась пнуть Элая, но он ловко увернулся и руку ее вовремя перехватил.

– Закай, ты дай нам пожрать, попить и поспать, ладно? А то прекрасная дева, видишь, одичала совсем, бросается, ай-яй! Лягается! Ну честное слово! Лягается! Ногами!

Орк рассмеялся и принялся зажигать тряпки в расставленных там-сям плошках.

При свете оказалось, что трапезная очень даже уютная, несмотря на храп из-за ширм и паутину на стенах. Шесть небольших столов, на четверых, и два – длинных, на восьмерых, у стойки стоят бочки – наверное, пустые, во всю стену рядом со стойкой – камин, наверняка побольше второго – должен же быть камин в том закутке, где дрыхнут нищие постояльцы, которым не хватило пары медяков на общую комнату с кроватями? Камин был выложен серыми булыжниками, на полках стояли… тоже булыжники, только поменьше, выглядело это странно, но любопытно и внушительно. Огонек в топке еще теплился и охотно встрепенулся, когда Закай подбросил веток. Пучки травок закреплены в плетеных корзинах-люльках на стенах и на опорных столбах, дверка в кухню теряется в темноте за бочками. Квадратные окошки прикрыты ставнями, кроме одного, ближнего к двери. На столах, в широких глиняных плошках – тряпки с жиром, в маленьких – мелко нарубленные травы с солью. Пахло не только выпечкой, запах которой чувствовался от двери, а вдобавок пряностями, прогорающими липовыми ветками и еще чем-то легким и сладким. На стенах были нарисованы малиновые ветки, кусты златочника и жареные поросята.