Тесса Греттон - Королевы Иннис Лира [litres]

– Вот, дитя. Пожуй-ка это.

Гэла взяла веточку, оторвала горький лист. Она смотрела на Брону, и кончик языка молодой женщины онемел. Старшая дочь Лира хотела поспорить насчет слова «дитя». Ей было больше двадцати лет.

Брона кивнула, хотя Гэла молчала. Ведьма коротко коснулась ее щеки, как бы мягко приветствуя.

– Ты не приходила сюда со времени смерти Далат, – сказала Брона.

– Здесь мне не место, – резко произнесла Гэла.

Сверкающие карие глаза ведьмы осветились печалью, но она лишь кивнула:

– Я знаю.

Гэла не испытывала никакого желания вспоминать или сожалеть. Она не будет обсуждать свою мать или ее смерть ни с кем, кроме сестры. Молодая женщина сказала:

– Я здесь, поскольку мне кое-что от тебя нужно.

Брона кивнула. Ветер продувал полог над головой, метался пятнистыми тенями над садом, и крошечные кристаллы и колокольчики, свисающие с ветвей, стучали и пели вместе. Гэла уже забыла звуки казарм и площадок для тренировок в Асторе.

– Я помолвлена с герцогом Астором, – произнесла Гэла.

Ведьма только приподняла брови, не удивляясь, а продолжая слушать.

– Мне нужно… – Гэла ненавидела себя за то, что так трудно было произнести нужные слова. Это явная слабость – бояться слов, тем более, ее потребность и была слабостью. Однако варианты отсутствовали. Только ведьма из Белого леса могла помочь ей, если даже она не поймет Гэлу, хотя раз ее сестра все поняла, то тогда Брона – тем более.

– Он захочет прикоснуться ко мне, – спокойно и тихо продолжила Гэла. Дрожь пробежала по ее телу при мысли об Асторе, его руках на талии, на груди, и эти воспоминания снова вызвали острую боль в ее чреве. Гэла не смогла сдержать вздох, прижала руки к животу, разъяренная предательством своего тела.

– Садись, я приготовлю тебе настойку, – мягко попросила Брона.

– Никаких лекарств, – твердо произнесла Гэла. Она не собиралась использовать никакие травы. Это обычная битва, где принцесса и страдала, и могла победить.

Брона нахмурилась и обняла Гэлу за талию, поглаживая ее руку, опущенную в слои гамбезона и кольчуги.

– Весь груз, который ты несешь… Твоя мать тратила столько времени, голая, как младенец, чтобы ее тело можно было потереть и успокоить.

– Я помню, – выдохнула Гэла. Далат раньше выходила со двора на это время, чтобы поделиться своим опытом с дочерями и дамами, но это не было путем Гэлы. Она присела, снимая напряжение в спине. Внутри не болело, но вязкая мука заставляла Гэлу ощущать свои бедра котлом с ядом. Кольчуга раскинулась по женским плечам, слегка дрожала и была утешением для Гэлы, ее истинной кожей.

Обе женщины молча ждали, когда пройдет боль Гэлы. Старшая дочь Лира глубоко дышала, заставляя тело еще больше расслабляться, а ведьма держала свою холодную руку на шее Гэлы, терпеливо и по-матерински.

– Тебе не нужно выходить замуж, – мягко произнесла Брона, – если ты думаешь, что сексуальный контакт настолько ужасен. Если ты не можешь заставить себя лечь с мужчиной в одну постель, то и не надо.

Гэла лишь фыркнула на ведьму Белого леса:

– Ты знаешь мои звезды, знаешь Иннис Лир. Я не смогу править, если не буду замужем, – ответила молодая женщина, расстроенная грубостью, скользящей в ее голосе.

– Понятно, – пробормотала Брона. – Тогда что тебе от меня нужно?

– Я не буду рожать детей.

– Я могу помочь с этим.

Принцесса покачала головой. Ее брови печально нахмурились.

– Послушай, – начала она, – я не нуждаюсь в твоих зельях, шкурах или абортах. Я хочу быть уничтоженной изнутри себя. Выжженной, удаленной или стертой твоей магией. Брона, я просто хочу, чтобы ты сделала меня мужчиной.

В светлый полдень по контрасту с высоким и красивым пением птиц на опушках леса, с теплыми и приветливыми звуками Хартфара вокруг голос Гэлы был жесток, решителен и свободен.

Брона ответила:

– Это вовсе не то, что делает женщину женщиной, а отсутствие этого не делает ее мужчиной.

– Не надо педантизма и поэзии, Брона. Не философствуй и не морализируй. Скажи мне, если сможешь.

– Смогу.

Гэла спросила:

– И ты скажешь?

– Ты можешь умереть от этого.

– Я готова умереть в бою.

Лицо Броны потемнело.

– Хорошо, – согласилась она, – так оно и будет – битва внутри тебя, и ее исход зависит от силы твоего сердца и решимости.

– Я смогу покорить свое тело, – прошептала Гэла.

– Хм, – Брона нахмурилась, одновременно кивая и задумчиво, хотя и несколько пугающе, изучая воительницу. С одной стороны, это снова доказывало, что Брона была профессионалом в своей работе, а с другой – подобное разглядывание вызвало у Гэлы некоторое раздражение от того, что кто-то все-таки может вызвать в ней робость.

– Возможно, тебе потребуются несколько недель, чтобы прийти в себя. Готова ли ты прямо сейчас к операции или я должна прийти к тебе?

Инстинктивно старшая дочь Лира почувствовала, что надо настоять на немедленной операции. Она была готова и как никогда в жизни нуждалась в столь решительном и необратимом шаге. Впрочем, потом она подумала о ярости Риган, если Гэла пойдет на это одна, не сказав сестре об этом ни слова. Риган не успела принять это решение за Гэлу или даже вместе с ней, однако это не означало, что средняя сестра не будет в тот момент с Гэлой: сжимать их пальцы, стискивать челюсти в общей боли, проводить Гэлу через самое худшее.

Пот выступил вдоль линии волос Гэлы, и она заключила:

– Мне нужна Риган. Пойдем сейчас со мной. Ты сделаешь операцию в Дондубхане, поскольку я могу после заболеть, но там хоть будет моя сестра.

– И ближе к матери, – пробормотала Брона.

– Нет, это не имеет к ней никакого отношения. Она не хотела…

Гэла замолчала. Она дотронулась кулаками до влажной садовой земли.

– Она хотела тебя родить, Гэла. Твой отец боялся пророчества, но Далат очень хотела иметь девочек, несмотря ни на что. Материнство было для нее подарком, а не проклятием.

Брона дотронулась загорелыми руками до спины Гэлы. Она была намного бледнее Гэлы, хотя и не такая бледная, как отец Гэлы или ее будущий муж.

«Единственное, что имеет значение», – говорила Далат. Возможно, мать имела право так думать, поскольку выросла в Третьем королевстве, где все были богаты, темны и горды. Туда могли последовать и дочери Далат, но Гэла знала, что для большинства людей Иннис Лира значение имело не то, как она выглядела, а что делала. Далат не была похожа на своего отца, она не напоминала королеву.

Гэла ни за что не отдала бы цвет кожи своей матери, но зато могла сделать себя королевой Иннис Лира.

Прошло почти пять лет после смерти Далат, и Гэла все еще чувствовала всю тяжесть и остроту потери, поскольку она выросла с матерью: дочери было шестнадцать, когда Далат умерла, согласно звездному пророчеству. Горе иногда наполняло Гэлу яростью, и она принимала ее как горячий океанский ветер, держа себя в ясности и сосредоточенности на главном желании – престоле.