Далия Трускиновская - Времена цвергов [litres]

– Ты убьешь его?

– А зачем ему жить?

Что-то объяснять было бесполезно.

– Все-таки пойдем вместе. Мне уже легче, – солгал Оллиберд. – А ты посиди пока с нашими молодыми. Я позову тебя. Шалаш вон там, двести шагов по тропинке.

Он обманул темного альва. Когда Миррар ушел, Оллиберд поднялся и побрел к опушке. Он не знал, как спасать злобное и бестолковое существо. И он был согласен с Мирраром – жить такому существу незачем. Но Старший язык…

Нужно было как-то увести альврига в безопасное место. А какое – безопасное? До пещер идти полночи, и там его могут обнаружить темные альвы. Это – смерть. К людям? Оллиберд знал людей из соседней деревни, это были женщины, которые приносили холщовые рубахи и зимнюю обувь, тяжелые тканые покрывала, даже сыры и овсяную муку, чтобы обменять на целебные травы и настои, особенно на редкие болотные корни, на сушеные грибы и ягоды, на птичьи перья, которые шли на подкладку для теплой зимней одежды, на сброшенные оленьи рога, на орехи, на домашнюю обувь, которую альвы очень ловко плели из тонких и прочных корешков. Но в деревне еще помнят набеги цвергов. Альврига, если опознают, скорее всего, сразу поднимут на вилы.

Старший язык обречен. Хотя можно попытаться…

У Оллиберда была приготовлена береста и острые палочки, чтобы выдавливать знаки людского письма. Он думал – время еще есть. Оказалось – времени не осталось. Он положил все запасы бересты в заплечный короб, туда же кинул низки прошлогодних сухих ягод и несколько горстей орехов. Орехи были у альвов зимней пищей, их жир помогал пережить холода, их осталось совсем немного, и полезнее было бы захворавшему старому альву самому их съесть. Но он хотел показать альвригу, что относится к нему лучше прочих альвов.

Оллиберд пошел искать его, трогая ветви и ловя голос. Голос у этого создания был отвратительный – таким только злые заклятия выкрикивать.

Альвриг ходил по опушке и повторял слова, но повторял как-то странно – словно бы не вникая в их смысл. Он думал о чем-то ином.

Подходить было опасно – Оллиберд уже знал, как Старший язык действует на тело белого альва. Он сел на траву и достал бересту с палочками.

Было довольно темно. Альвриги хорошо видят в темноте, а вот белые альвы – не очень, и Оллиберд выдавливал знаки почти наугад. Звуки речи плохо соответствовали знакам, но хоть что-то он мог сохранить. Сохранить – но не понять. В словах было зло, непонятное миролюбивому белому альву.

Он попробовал, ведя пальцем по неровной строчке, прочитать выдавленное. Получилась невнятица. И зла в этой невнятице уже не было.

Тут альвриг замолчал, сел на траву неподалеку от Оллиберда и вдруг захныкал. Это было очень похоже на плач потерявшегося ребенка.

Неведомо, текли ли из глаз альврига слезы. Но сквозь хныканье и всхлипы он повторил несколько слов, и тут Оллиберд сообразил: да он зовет на помощь! Зовет словами Старшего языка…

Оллиберд отозвался, произнеся то, что успел записать. Получилось плохо. Но альвриг услышал, вскочил и заговорил. Он с самого начала стал повторять цепочку заклятий, как будто боролся с врагом. Оллиберд понял – нужно уходить, иначе это плохо кончится. Он с трудом поднялся и, хватаясь за ветки, побрел в лес. Альвриг замолчал, а потом опять начал с самого начала. Он как будто надеялся на ответ, и Оллиберд, остановившись, сказал то, что запомнил.

Этот странный разговор продолжался еще немного. Оллиберд держался за ствол молодого дуба, не позволяя себе соскользнуть и упасть, альвриг же повторял одно и то же, пока до белого альва не дошло: да ведь это несчастное чудовище само не понимает смысла своих слов! Порой оно вкладывает в них злость – и тогда рядом с ним вянут травы. А порой просто повторяет, как ученый скворец у деревенского старосты.

Это было неожиданным открытием. И как теперь быть со Старшим языком – Оллиберд не знал.

Он нуждался в помощи, чтобы дойти до своего шалаша. Заклятья, сказанные со злобой, все же ранили его. Надо было позвать молодых – Миабенну, Герриберда, Симиберда. Но так, чтобы не прибежал Миррар. Если прибежит – зарежет альврига и будет очень собой доволен.

Сейчас, когда стало ясно, что альвриг не знает Старшего языка, жить ему и в самом деле было незачем.

Оллиберд вздохнул – тайна так и осталась тайной. Сила, сотворившая странное чудо, показалась вдали – и не позволила себя разгадать. Остались только запреты – не жить темным альвам в лесах, не жить белым альвам в пещерах, не вступать в браки и не рожать потомства, в котором оживет опасный предок. Запреты были ради общего блага – но отчего бы этой силе не раскрыть тайну общего предка? Кто-то же сотворил его таким, что пришлось вмешаться и разделить его на две родовые ветви. Кто? Почему?

Хотя альвриг и не понимал собственных заклятий, но можно было их записать, показать другим старым белым альвам, даже знающим людям из городов.

Вот только земля уже тянула к себе. И Оллиберд, хватаясь за ветки, сполз на прохладную траву.

На траве было хорошо. И он прожил достаточно, чтобы заслужить отдых и сон, из которого некуда и незачем выходить.

Но ветка приняла пожатие слабой руки, передала его дальше – к корням, к другим деревьям, к другим веткам. Стремительно понеслось по ночному лесу известие: Оллиберду плохо.

Молодые сидели у шалаша Симиберда. Миррар рассказывал о пещерной жизни, о пластах особой земли, в которых зреют драгоценные камни, об огранке и шлифовке – любимом занятии пожилых темных альвов. Герриберд говорил о лесных дорогах, ведущих к Клаштейну, чтобы Миррар мог идти не только под землей. Денниберд играл на свирели. Миабенна приготовила питье из весеннего древесного сока. Очень редко белые альвы собирались числом более трех, и они недоверчиво слушали рассказ Миррара о пещерной молодежи, которая целыми десятками сидит у большого костра, когда семьи для отдыха разошлись по нишам, а старшие заснули на толстых звериных шкурах.

– Как можно что-то понять, когда говорят сразу десять альвов? – спросил Симиберд.

– Мы уже наловчились. А я не понимаю, как можно в одиночестве целыми днями ходить по лесу. Это же скучно. Мы вот работаем вместе, жены и девицы тоже работают вместе, всегда друг другу помогают, и о чем мы только не разговариваем, когда долбим рудоносный пласт!

– Это не одиночество, мы постоянно связаны друг с другом, – объяснил Симиберд. – Через деревья, через ветки. Вот я сейчас возьму ветку и пойму, что делает моя матушка Эрребенна…

– Как?!

– Я пошлю ее имя… Этого не объяснить, это руки сами умеют. Если она в лесу, не спит и находится возле дерева, то зов дойдет до нее.

– Но как?..

– Вот я беру ветку… – начал Симиберд и вдруг замолчал.

Поняв, что он уловил что-то скверное, к той же ветке прикоснулась Миабенна.