Кристина Кашор - Огненная

– Где Арчер?

Мальчишка ухмыльнулся, все больше и больше наслаждаясь разговором:

– Арчер нас покинул. Не оценил здешнее общество. Вернулся на север, в свое поместье.

Он совсем не умел лгать – слишком привык, что ему все верят.

– Где он? – повторила Файер, и в голосе ее теперь зазвенела паника.

Мальчишка улыбнулся шире.

– Оставил тут парочку своих воинов, – сказал он. – Это было очень любезно с его стороны. Они нам кое-что рассказали о твоей жизни при дворе, о твоих слабостях. Ну, там, щеночки. Беззащитные дети.

В эту секунду почти одновременно произошло несколько вещей. Файер бросилась к мальчишке. Тот замахал Джоду с криком: «Стреляй!» Файер пробилась сквозь туман в джодовой голове, заставила его резко взмахнуть луком и выпустить стрелу в потолок.

– Стреляй в нее, но не убивай! – заорал мальчишка и бросился в сторону, пытаясь увернуться от Файер, но она накинулась на него и, дотянувшись, на лету царапнула руку дротиком. Он отпрыгнул от нее, размахивая кулаками и по-прежнему крича; и вдруг его лицо потеряло всякое выражение. Покачнувшись, он рухнул на пол.

Не успел мальчишка коснуться пола, как Файер уже овладела разумами всех в комнате. Наклонившись, вынула у него из-за пояса нож, прошла к Каттеру и поднесла сияющее лезвие к его горлу. «Где Арчер?» – подумала она, потому что говорить было немыслимо.

Каттер тупо и завороженно уставился на нее:

– Не оценил здешнее общество. Вернулся на север, в свое поместье.

«Нет, – подумала Файер, едва удержавшись, чтобы не ударить его в гневе. – Думай. Ты знаешь. Где…»

Каттер прервал ее, недоуменно щурясь, словно не мог вспомнить, кто она такая и с чего вдруг он с ней разговаривает:

– Арчер у лошадей.

Развернувшись, Файер покинула комнату и вышла из дома. Скользнула мимо людей с пустыми лицами, которые следили за ней взглядом. Каттер ошибается, твердила она, настраивая себя на отрицание. Арчер не у лошадей. Каттер ошибается.

И конечно, так и было, ибо на камнях за конюшней она нашла не Арчера, а лишь его тело.

Все, что было дальше, оказалось окутано дымкой боли и оцепенения.

Это все из-за ее чудовищности. Она не могла смотреть на тело и делать вид, что смотрит на Арчера. Она знала, чувствовала, что огней Арчерова сердца и разума уже нет. Тело, кошмарное, почти неузнаваемое, лежало на камнях, издеваясь над ней, издеваясь над Арчером своей пустотой.

И все же это не удержало ее от того, чтобы упасть на колени и снова и снова гладить холодную руку, часто дыша, не совсем понимая, что она делает. Она взяла эту руку в свою, стискивая ее, а по лицу текли слезы недоумения.

Вид стрелы, торчащей из живота мертвого человека, начал возвращать ее в действительность. Стрелять человеку в живот – очень жестоко, такая рана убивает медленно и мучительно. Этому когда-то научил ее Арчер. Научил никогда не целиться в живот.

Она встала и отвернулась от этих мыслей, побрела прочь, но они, кажется, тащились по двору следом за ней. Между конюшней и домом был зажжен большой костер. В какой-то момент она обнаружила, что стоит перед ним, уставившись в огонь, борясь со своим разумом, который как будто настаивал, чтобы она хорошенько осознала, как умер Арчер: медленно, в муках. Совсем один.

По крайней мере, ее последние слова, обращенные к нему, были словами любви. Но она сожалела, что не сказала, как сильно любила его. За сколько была ему благодарна, сколько добра он сделал. Не сказала и сотой доли того, что следовало бы.

Файер потянулась к костру и взяла ветку.

Она не осознавала толком, что носит горящие ветки к покрытому мхом дому Каттера. Что приказала его людям помогать, что бродит туда-сюда от костра к дому, от дома к костру. Из горящего здания выбегали обезумевшие люди. Возможно, она видела среди них Каттера, возможно – Джода, она не знала, и ей было наплевать; она велела им не вмешиваться. Когда дом скрылся за вздымающимися в небо клубами черного дыма, она перестала носить туда горящие ветви и огляделась в поисках других зданий, которые можно было бы сжечь.

Ей хватило разума на то, чтобы выпустить собак и грызунов перед тем, как поджечь их клетки. На скалах возле клеток с хищными чудовищами она нашла тела двух спутников Арчера. Взяла у одного лук и перестреляла чудовищ. Потом сожгла тела воинов.

К тому времени, как она добралась до конюшни, лошади уже совсем перепугались от дыма, ревущего пламени, криков и рушащихся зданий. Но когда она вошла, все затихли – даже самые обезумевшие, даже те, кто ее не видел, – и покинули стойла, когда она объяснила им, что так надо. Уже без лошадей, но по-прежнему полная древесины и сена, конюшня заполыхала, словно гигантское огненное чудовище.

Проковыляв по всей территории, она вернулась к телу Арчера. Смотрела, выкашливая легкие, как к нему подбирается пламя. И, даже уже не видя его в огне, все продолжала смотреть. Когда дым сгустился настолько, что она стала задыхаться, а горло запылало, Файер отвернулась от зажженного ею огня и ушла.

Она шла, не зная, куда идет, не думая ни о ком и ни о чем. Холодало, местность вокруг была суровая и безлесная. По дороге ей встретилась одна из лошадей, серая в яблоках. Лошадь подошла к ней.

«Седла нет, – тупо подумала Файер, когда та встала рядом, выдыхая пар и переступая копытами по снегу. – И стремян нет. Трудно залезть».

Лошадь неуклюже подогнула передние ноги. Файер подобрала платье и халат до колен и взобралась на конскую спину. Опасно покачиваясь, пока лошадь вставала, она обнаружила, что без седла на лошади скользко, но тепло. И лучше, чем идти пешком. Можно запустить руки в гриву и прислониться телом и лицом к живой шее, впасть в бесчувственный ступор, и пусть лошадь решает, куда идти.

Халат не годился в качестве зимней одежды, и перчаток у нее не было. Волосы под шарфом по-прежнему были мокрые. Когда в темноте они вышли на странно горячий и сухой пятачок камня, по краям которого струились потоки растаявшего снега, а из трещин в земле поднимался дым, Файер не стала задавать вопросов. Лишь соскользнула с конской спины и нашла теплое ровное место. «Спи, – сказала она лошади. – Пора спать».

Лошадь улеглась, примостившись спиной рядом с ней. «Тепло, – подумала Файер. – Эту ночь мы переживем».

Это была самая ужасная ночь в ее жизни – многочасовое блуждание между сном и явью. Один за другим сны о живом Арчере обрывались воспоминанием о том, что он мертв.

Наконец настал день.

С вялым возмущением Файер поняла, что ее тело и тело лошади требуют еды. Непонятно было, что с этим делать. Она села и уставилась на свои руки.

Совершенно неспособная ни удивляться, ни чувствовать, она даже не испугалась, когда через несколько мгновений из трещины в земле появились дети – трое, еще более светлокожие, чем пиккийцы, черноволосые фигурки, размытые по краям от сияния поднимающегося солнца. Они несли чашу с водой, мешок и небольшой сверток из тряпицы. Один из них поднес мешок лошади, бросил рядом и развернул. Лошадь, которая было отпрянула с испуганным ржанием, теперь осторожно приблизилась. Опустила морду в мешок и принялась жевать.